В ходе охранных работ в Донецком Приазовье в период с
1972 по 1984 гг. новостроечной экспедицией госуниверситета,
экспедициями Института археологии АН УССР и отрядов на
базе областной организации Украинского общества охраны
памятников истории и культуры было выявлено 45 погребений
с вытянутыми костяками, которые датируются позднекатакомбным
временем и относятся к приазовско-нижнеднепровским памятникам.
Примечательной особенностью погребений данной группы являются
отдельные захоронения взрослых и ребенка с моделировкой
при помощи глины лицевого покрова черепов - Каменск, к.
1, п. 6; Бурлацкое, к. 3, п. 3, 4.
Первоначальный
интерес к ним возник при получении хорошо сохранившихся
oбразцов в результате полевых работ А.Н. Кубышева, В.В.
Дорофеева и В.В. Отрощенко. Яркое своеобразие материала
заключалось в реконструкции посредством охристой глины
глаз, носа, губ человека; в ушные и трепанационные отверстия
вставлялись пробки из аналогичной массы.
Такое специфическое
явление, неизвестное ранее в погребальном обряде племен
эпохи средней бронзы, потребовало применения и утверждения
удобного термина и ввода его в научный оборот. За реконструкциями
лицевого покрова умерших катакомбной культуры в литературе
и лексике исследователей закрепились такие термины как
"ритуальные маски", "погребальные маски",
"портреты" и "портретированные черепа".
Само понятие "маска" заимствовано из описательной
терминологии таштыкских комплексов. Оно не может быть
использовано для характеристики позднекатакомбных погребений,
т. к. реконструкция лицевого покрова производилась после
удаления мягких тканей. Понятие "портрет" или
"портретированные черепа" указывают уже на конечную
цель такого обычая, т. е. создание портрета на черепе
умершего. Подобное заключение прежде всего должно быть
доказано анализом идеологических воззрений древнего населения,
построением моделей погребального и заупокойного культа.
При отсутствии таковых обоснованность термина будет уязвима
даже в случае определенного портретного сходства глиняной
имитации с липом конкретного человека при графической
или пластической реконструкции черепа.
Мы предлагаем
использовать термин "моделировка лица", который
стал широко применяться после публикаций результатов С.
21. экспедиций, исследовавших памятник неолитического
времени в долине реки Иордан (Кэньон, 1960), и при их
обобщении (Мелларт, 1965). В отечественной литературе
термин "моделировка" уже употреблялся, но при
описании "маски" из катакомбного погребения
(Отрощенко, 1982). Примечательно, что сам по себе он указывает
на направленное действие в отношении лица умершего, определенную
долю реконструкции и при этом не содержит готовой идеи,
смысл которой был бы ясен, как при употреблении слов "маска"
и "портрет".
Религиозные представления
древнего населения помещали душу умершего, наряду с другими
"вместилищами", в голову (череп) человека. Возможно,
определенную роль здесь играло реальное замкнутое пространство
костной основы. Нежелательное возвращение души покойного
(в русле вредоносной магии) из мира мертвых в мир живых
наглядно подчеркивается смысловой направленностью заслонов
камер погребения (плиты, стелы, бревна, плахи, циновки
и др.), широко распространенных в памятниках ямной и катакомбной
культур. Использование глиняных накладок на лицо умерших
следует рассматривать как своеобразные дополнительные
охранные меры по запечатыванию собственно "вместилища
души" - закупорку всех отверстий после определенных
действий (отсечение головы, удаление мягких тканей, мозга).
В качестве известной степени аналогий могут быть привлечены
материалы пазырыкских курганов. Для катакомбного населения
такой обряд генетически восходит к тем позднеямным погребениям,
где имеются куски смолы в виде лепешек и пробок, покрытых
иногда слоем охры. Были найдены образцы смолы, в виде
пробки с отпечатками нижних и верхних резцов, лепешек
с охристой поверхностью. Последние располагались непосредственно
на лицевой части черепа.
Таким образом,
моделировку лица можно представить в качестве побочного
продукта магических операций с черепами, как стремление
придать последним определенные (и портретные?) очертания
подобно тому, как и расчлененные остатки умерших укладывались
во внешне естественный, но анатомически не совсем правильный
порядок.
Обращает внимание
ограниченное распространение рассматриваемой традиции,
что может объясняться особым отношением к возможному вредному
"возвращению" души нерядового члена коллектива,
обладающего при жизни высоким общественным положением
и, в связи с этим, особой информированностью и влиянием,
повышающих посмертную вредоносность.
Социальная значимость
указанной группы погребений из Донецкого Приазовья подчеркивается
качественным и количественным составом сопутствующего
инвентаря: посохами, луками, С.
22. функциональными наборами по изготовлению
стрел, обилием вещей, а также изображением двух пар стоп
человека из охры. О высоком социальном положении свидетельствует
и находка орнаментированного топора-молотка /Бурлацкое,
к. 3 п. 4/, который в свете выводов И.Н. Шарафутдиновой
является одним из важных критериев статуса погребенного.
|