В системе
оценки древностей середины II тыс. до н. э. восточноевропейской
степи и лесостепи в последнее время все чаще употребляется
не только термин "памятник покровского типа",
но и термины "покровская культура", а иногда
даже и "покровская общность". О.В. Кузьминой
недавно без сколь-нибудь серьезной оценки "покровской"
культуры предпринята попытка ее сопоставления с абашевской
(Кузьмина, 1995, с. 27-51). В этих условиях немаловажно
выяснить соответствие стремления к выделению новой археологической
культуры достигнутому уровню осмысления проблематики
эпохи средней и поздней бронзы восточноевропейской степи
и лесостепи.
Важно опереться
на достигнутый уровень осмысления абашевской культурно-исторической
общности эпохи средней бронзы и срубной культурно-исторической
общности эпохи поздней бронзы, в системе которых покровские
памятники занимают "промежуточное" положение.
При этом важно иметь в виду, что речь идет о сменяющих
друг друга массивах памятников, за которыми стоят близкие
хозяйственная и мировоззренческая модели, включая фиксацию
преемственности линии развития металлургических традиций.
Памятники же покровского типа выступают своего рода
связующим звеном между ними, особенно если иметь в виду
донно-волжскую абашевскую культуру и сменивший ее на
территории этой культуры массив памятников развитого
этапа срубной культурно-исторической общности.
Нетрудно заметить,
что часть относимых отдельными исследователями к покровским
памятников по своему облику - это не что иное, как памятники
позднего этапа донно-волжской абашевской культуры. С.
82. По своему существу они отражают поздний
этап развития этой культуры. И никак не кажется неожиданным
высказанное В.В. Отрощенко суждение о том, что памятники
покровского типа сложились в междуречье Дона и Волги,
а находящиеся уже за Волгой Покровские курганы отражают
продвижение носителей этого населения на левобережье
Волги (Отрощенко В.В., 1995. с. 4). Для системы памятников
покровского типа они ранние.
Другая же часть
покровских памятников, по своей сути более поздних,
имеет уже в своей основе срубный облик. Отчленять их
от срубных древностей малопродуктивно. И тем более нет
нужды заниматься массовым переводом по сути дела уже
срубных комплексов в "покровскую" культуру.
При таком понимании
сегодняшнего уровня осмысления рассматриваемой проблематики
вряд ли уместно концентрировать внимание на идее выделения
покровской археологической культуры, тем более соответствующей
культурно-исторической общности. Куда более важнее сконцентрироваться
на осмыслении пласта памятников покровского типа как
своего рода феномена, за которым просматривается завершающий
этап древностей донно-волжской абашевской культуры при
одновременном восприятии их как древностей, открывающих
на этой территории срубный мир. Такой подход избавляет
от многих схоластических рассуждений и концентрирует
внимание на сущностной оценке данного массива памятников,
что в конечном итоге будет способствовать целостному
взгляду на абашевско-срубную проблематику в системе
последовательности и преемственности этих двух гигантских
культурно-исторических образований эпохи бронзы восточноевропейской
степи и лесостепи.
И, наконец,
нельзя не заметить, что за стремлением к гипертрофированному
восприятию покровских древностей ощущается стремление
подчеркнуть значимость волго-уральского очага культурогенеза
эпохи бронзы, при одновременном приуменьшении значения
донно-донецкого региона восточноевропейской степи и
лесостепи, осмысление которого несколько отстает. Для
восполнения имеющегося пробела необходимы совместные
усилия российских и украинских археологов, занимающихся
проблематикой эпохи бронзы этого региона.
