Керамика
является наиболее массовой категорией находок в археологии,
надежной основой локально-хронологических и культурно-генетических
построений. Но при этом ее изучают, как правило, в рамках
отдельных археологических культур или, в лучшем случае,
определенных регионов (см., напр., Синюк А.Т., 1981;
Мочалов О.Д., 1996; 1997). Выявить общие тенденции развития
керамики бронзового века как в синхронном, так и в диахронном
аспектах, специфику ее употребления в погребальном ритуале,
практически никто не пытается. Мало пока работ, посвященных
анализу стиля орнаментации посуды, определению его структуры
и семантики (Захарова Е.Ю., 2000).
Перспективной
задачей остается изучение механизма типообразования:
происхождения и видоизменения тех или иных керамических
форм. В этом отношении следует учитывать элементы архитектоники
сосудов, например, взаимосвязь их форм и орнаментации.
Важно также обратить внимание на соотношение технологических,
идеологических, эстетических и других факторов, влиявших
на эволюцию керамики. Наконец, одной из причин новаций
могло быть внедрение в автохтонную культуру более развитой
чужеродной традиции, распространение керамических импортов
и, нередко, появление местных подражаний этим высококачественным
прототипам.
Вся эта проблематика
напрямую связана с исследованием керамической традиции
позднеямного - катакомбного периода эпохи бронзы Предкавказья,
пожалуй, одной из самой ярких в археологии Восточной
Европы. Эта керамика происходит, по преимуществу, из
погребений и представлена разнообразными, как правило,
пышно орнаментированными формами(1). На ее особенности
обратил внимание еще В.А. Городцов, но он все-таки отдавал
приоритет погребальному обряду как главному диагностическому
признаку археологической культуры. Следующее поколение
ученых - Б.А. Латынин, О.А. Кривцова-Гракова, Т.Б. Попова
- делают акцент на изучении керамики. Достаточно вспомнить
тезис о типологической преемственности ямной и катакомбной
керамики, ключевой для гипотезы О.А. Кривцовой-Граковой
о генетической связи этих культур. Или разделение Т.Б.
Поповой катакомбной культуры на локальные варианты,
прежде всего на основе своеобразия местных типов посуды
и ее орнаментации (Кривцова-Гракова О.А., 1938; Попова
Т.Б., 1955).
В 60 - 70-х
гг. XX века методику детального анализа катакомбной
керамики Нижнего Подонья предлагает С.Н. Братченко.
Он приходит к выводу о том, что керамика "является
ведущей стороной археологической культуры, отражением
ее основного содержания" (Братченко С.Н., 1976,
с. 56). Автор разработал формальные критерии типологии
этой категории находок. Характеризуя различные катакомбные
культуры Предкавказья, он отметил, что каждой из них
"присуще определенное своеобразие в стиле орнаментации,
заключающееся прежде всего в типах и композициях узоров
и их месте на сосудах" (Братченко С.Н., 1976, с.
56 - 57). Были установлены ведущие типы керамики локальных
катакомбных культур, проведена корреляция этих типов
в отдельных комплексах Нижнего Подонья.
В дальнейшем,
в 80-е годы, методика С.Н. Братченко была апробирована
и усовершенствована на материалах Среднего Дона (Синюк
А.Т., 1983) и Северского Донца (Смирнов А.М., 1987;
1996). В частности, первый автор коррелировал типы сосудов
с орнаментальными группами, а второй - предложил гипотезу
происхождения тесемчатой орнаментации катакомбной керамики
в качестве реплики декора северокавказских металлических
украшений.
Одновременно
с исследованиями доно-донецкой керамики эпохи бронзы,
однако
* Работа выполнена при поддержке
РГНФ, грант № 00-01-00059а.
1 Автор искренне благодарен своим коллегам, любезно
предоставившим для публикации керамические материалы.
С. 26.
несколько изолированно в методическом отношении, шло
изучение ямно-полтавкинской керамической традиции в
Поволжье (Качалова Н.К., 1964; Мерперт Н.Я., 1974).
Особенно активизировалось оно в 80 - 90-е годы, когда
появились специальные работы по керамике эпохи средней
бронзы Волго-Уралья (Турецкий М.А., 1988; Мочалов О.Д.,
1997). Общим знаменателем этих разработок была попытка
так или иначе классифицировать керамический материал.
Опыт такого
исследования был предпринят на основе нижнедонских памятников
позднеямного - раннекатакомбного времени (Кияшко А.В.,
1999, с. 62-75; 83-85, рис. 27-29). Керамика этого периода
чрезвычайно разнообразна, в отличие от времени развитых
катакомбных культур, для которых характерны такие стабильные
типы, как короткошейный горшок, кубок, чаша, реповидный
сосуд, чугунок и т. д. Поиски истоков этих форм потребовали
построения типологии предшествующего массива керамики.
В результате выяснилось, что эволюция ряда ее признаков
происходила под влиянием преимущественно технологических
новаций. Их причиной стало распространение на раннекатакомбном
этапе в степи северокавказского влияния, в том числе
значительного количества привозных изделий. При этом
произошли следующие изменения автохтонной керамической
традиции: во-первых, переход к более совершенному плоскому
очагу, известному на Кавказе еще с неолитической эпохи,
привел к распространению плоскодонной керамики, формовка
которой требовала отказа от архаичного рецепта приготовления
глиняного теста с примесью раковины; во-вторых, на фоне
гомогенной степной керамики, основные типологические
признаки которой не изменились на грани позднеямного
и раннекатакомбного этапов, появляются сосуды, форма,
элементы технологии и орнамент которых свидетельствуют,
что они являются репликами, подражаниями кавказским
образцам.
Наряду с технологической
характеристикой и морфологической классификацией керамики
был произведен анализ орнаментации (Кияшко А.В., 1999,
с. 74-77). Орнамент на керамике эпохи средней бронзы,
которая использовалась в погребальном ритуале, безусловно,
нес универсальную смысловую, семантическую нагрузку,
поэтому его нельзя изучать в отрыве от декора культовых
предметов из иных материалов (кости, камня, бронзы и
т. д.). Тем более что семантика таких изделий, как молоточковидные
булавки, наборы костяных и бронзовых амулетов и др.,
помогает понять смысл украшающего их узора, аналогичного
орнаменту на керамике (Кияшко А.В., 1989; Кияшко В.Я.,
1992).
Прежде чем
приступить к интерпретации орнамента, надо исследовать
его структуру и разработать периодизацию. Как правило,
при обычном описании оперируют лишь первыми двумя составляющими
трехчленной структуры орнамента (элемент - мотив - композиция).
Оба они отражают лишь локальные взаимоотношения в керамическом
комплексе и являются средствами передачи композиции,
воплощающей определенные эпохальные представления. Поэтому,
если изменение элементов и мотивов внутри композиции
идет по принципу адекватных замен и, вероятно, эволюционного
развития, то смена композиции может происходить скачкообразно.
Сравнение орнамента
на керамике и булавках выявляет соответствие их композиций
(рис. 1, 1, 2; рис. 2, 1, 3-6). Правда,
впечатление этого ослаблено сохранением в орнаментации
посуды прежнего узора, который воспроизводится одновременно
с новым. В случае же с булавками происходит безоговорочная
смена одного узора другим, что свидетельствует, вероятно,
о прямой связи функции булавок с кругом идей, зашифрованных
в композиции орнамента.
Итак, с опорой
на видоизменение декора основных культовых амулетов
позднеямного - раннекатакомбного времени - молоточковидных
булавок, была установлена последовательность смены орнаментальной
композиции на керамике. Ее дальнейшую эволюцию удалось
осмыслить и реконструировать во многом благодаря появлению
на последующих этапах средней бронзы Предкавказья вместо
молоточковидных булавок бронзовых украшений-амулетов,
форма и декор которых также воспроизводились на керамике
(рис. 4, 1-5).
В итоге были
получены периоды: I - горизонтальной композиции орнамента;
II - вертикальной композиции, косо-ромбического варианта;
III - вертикальной композиции, первого этапа спирально-концентрического
варианта; IV - вертикальной композиции, второго этапа
спирально-концентрического варианта (более подробно
см. Кияшко А.В., 1999, с. 75-77, рис. 81-85).
С.
27. Эти периоды соответствуют на территории
Нижнего Подонья позднеямному, раннекатакомбному, раннедонецкому
и развитому донецкому этапам.
Резкая смена
на рубеже I и II периодов орнаментальной композиции
вовсе не случайно совпала с появлением катакомб, она
акцентировала это событие и засвидетельствовала его
как революцию в духовной, обрядовой сфере. Радикальный
характер идеологических изменений имел, по мнению B.C.
Бочкарева, даже эстетическое выражение: вместо спокойной,
монотонной горизонтальной композиции взрывообразно возникает
пестрая, ритмичная вертикально-зональная орнаментика
(рис. 3). Более плавный процесс технологических новаций
явно не поспевал за этими событиями, поэтому мы обнаруживаем
в раннекатакомбный период целую серию пережиточной круглодонной
керамики, орнаментированной в современном эпохе вертикально-зональном
стиле (рис. 3, 8; 5, 11-14).
Впоследствии
новая композиция испытала заметную трансформацию, особенно
на рубеже II и III периодов, когда штампованные, преимущественно
зубчато-гребенчатые мотивы сменяются веревочным орнаментом.
Однако общая, вертикально-зональная схема не меняется:
ее структура сохраняется как на сосудах раннедонецкого,
"кубкового" (по А.М. Смирнову) этапа (рис.
4, 2, 5, 8), так и на посуде следующего, развитого
донецкого периода (рис. 5, 3, 6, 7, 8, 9, 10).
Наследие этой среднебронзовой орнаментальной традиции
мы можем обнаружить даже на срубной керамике Нижнего
Подонья (рис. 5, 2).
В рамках эволюционного
развития орнамента, на протяжении III и IV периодов,
наблюдается постепенное усложнение веревочного орнамента,
результатом чего стало возникновение тесьмы. Такой механизм
ее происхождения противоречит существующей точке зрения
о заимствовании степными племенами не только этого элемента,
но и связанных с ним орнаментальных мотивов с Кавказа,
в частности из наследия куро-араксской керамической
традиции (Смирнов А.М., 1996, с. 44-53). Местное сложение
тесьмы вполне очевидно, а сходство с кавказским орнаментом,
по всей вероятности, лишь следствие единой идеологической
подосновы и параллельного развития. На раннедонецком
этапе на множестве сосудов распространяются пышные веревочные
мотивы, среди которых настойчиво повторяются различные
вариации тройного однонаправленного оттиска (рис. 6,
1, 2, 3, 4, 5). Составляющие его веревочки сближаются,
но не образуют единый тесемчатый отпечаток (рис. 6,
2, 4, 5; рис. 4, 8). Однако иногда все-таки
встречается т. н. однонаправленная тесьма, которая представляет
собой промежуточное эволюционное звено между тройным
оттиском веревки и классической "разнонаправленной"
тесьмой (рис. 4, 2).
Таким образом,
генетическая классификация орнамента позволяет хронологически
организовать разнообразные материалы позднеямного -
катакомбного времени Предкавказья. При этом единство
системы декора на сосудах весьма отдаленных друг от
друга территорий свидетельствует о надкультурном характере
орнаментальной композиции и комплекса связанных с ней
идей. Например, некоторые раннекатакомбные и раннедонецкие
сосуды Нижнего Дона идентичны по орнаменту ямно-полтавкинской
керамике Заволжья и даже Волго-Уралья (сравним, например,
рис. 10, 7 - рис. 10, 13; рис. 10, 14
- рис. 12, 1, 2).
В противоположность
универсализму композиции орнамента, его элементы (т.
е. способы нанесения) были обусловлены локальными традициями.
С помощью картографии удалось выявить, по крайней мере,
две из них: приазовско-нижнедонскую - преимущественно
шнуровую и доно-волжскую - преимущественно гребенчатую.
Им соответствуют морфологические особенности керамики
этих территорий (Кияшко А.В., 1999, с. 74-75, табл.
5). Оттиски гребенки легче было наносить на уплощенные
поверхности баночных, уступчатых или ребристых форм
посуды Поволжья и Волго-Уралья (рис. 1, 3, 4, 5,
7, 8). Шнур гармонично обвивал округлобокие короткошейные
сосуды Нижнего Подонья (рис. 1, 6). Такая морфология
стала традиционной для этих регионов и, в отдельных
случаях, могла сочетаться с нетипичной орнаментацией:
веревочной в Поволжье и гребенчатой в Приазовье (например,
рис. 2,10).
Установленная
зависимость формы от стиля орнаментации является лишь
одним примером изучения архитектоники керамики. Особое
формообразующее значение имело также размещение орнамента
(Кияшко А.В., 2001). По всей вероятности, спонтанное
появление в манычской катакомбной культуре особых цилиндрошейных
горшков было связано с нормативным расположением С.
28. декоративного пояса именно на горловине
- орнамент буквально вытягивал эту часть сосуда (рис.
1, 9, 10, 11; рис. 2, 11,13). В соседней
катакомбной культуре Восточного Маныча аналогичный фриз
располагался, как правило, на тулове бесшейной чугунковидной
посуды (сравним: рис. 1, 11 и рис. 1, 12).
После разработки
генетической классификации керамики и ее орнаментации,
выяснения некоторых принципов архитектоники - взаимосвязи
форм и декора сосудов - позволяющих ставить и решать
вопросы типообразования, приоритетной задачей становится
структурно-семантический анализ керамического комплекса
в контексте погребального обряда. Такое изучение должно
приоткрыть завесу над теми общими, надкультурными идеями,
которые формировали отмеченные выше морфологические
и орнаментальные признаки, универсальные на всей территории
Предкавказья в эпоху средней бронзы.
Наличие и состав
керамического инвентаря, его расположение и взаимосвязь
с другими предметами свидетельствуют о том, что функции
посуды в погребениях изучаемого времени периодически
менялись. На позднеямном и раннекатакомбных этапах наблюдается
нормативная бескерамичность захоронений взрослых людей
и редкие случаи находок сосудов, иногда вотивных, в
детских могилах. В то же время ведущую роль в ритуале
играют молоточковидные булавки, причем не исключено
их присутствие в каждом погребении, но зачастую в нефиксируемом
деревянном варианте. Появление в ранних катакомбах глиняных
жаровен, во-первых, существенно расширяет информацию
о керамическом комплексе эпохи средней бронзы и процессе
типообразования. Их графическая реконструкция выявляет,
например, истоки типичной для более позднего периода
реповидной керамики. Во-вторых, основное назначение
жаровни - быть вместилищем огня - знаменует сложение
характерного для катакомбного обряда культа этой стихии,
а также функционально связывает ее с такими специализированными
изделиями, как курильницы. Однако окончательно формируется
набор керамики на раннедонецком этапе. В погребениях
этого времени уже нет булавок, но присутствуют все компоненты
керамического комплекса. Это бытовая, столовая посуда
для пищи (горшки с желтым, органическим тленом или с
костями мелкого рогатого скота), ритуальные сосуды -
жаровни, курильницы, кубки с древесными углями, а также
другие специфические изделия: миниатюрные амфорки (рис.
9, 10; рис. 10, 2), глиняные модели повозок
(рис. 9, 2, 3) и т. д.
Появление кубков
и курильниц стало результатом типообразования, стимулированного
идейными причинами. Их семантика выясняется по трем
критериям: орнамент, форма, а также характер употребления
в погребальном обряде. Особенно показательны в этом
отношении кубки. Пышный стиль орнаментации этих сосудов
является вариантом вертикально-зонального декора, восходящим
к раннекатакомбному времени (рис. 4, 1, 2, 5;
рис. 5, 1, 3-6). Как уже отмечалось, главным
носителем такого узора были костяные молоточковидные
булавки - культовые амулеты, семантической характеристикой
которых служила их вертикальность (реализация идеи жертвенного
столба - оси мира и т. д.), подчеркнутая соответствующей
композицией орнамента (Кияшко В.Я., 1984, 1992). На
развитом катакомбном этапе на смену булавкам пришли
бронзовые амулеты: медальоны, очковидные подвески, т.
н. посоховидные булавки и др., украшенные рельефной
шнуровой и тесемчатой орнаментацией (рис. 4, 3, 4;
рис. 9, 1, 4; рис. 10, 9-12). Ее основные
спирально-концентрические мотивы воспроизводились также
в декоре кубков.
Идея вертикального
жертвенного столба, связанная с "булавкой",
воплотилась не только в орнаменте, но и формах керамики.
В этот период распространились различные варианты сосудов
на ножке, подставке или узком поддоне (рис. 4). Как
раз в русле этой идеи и появились такие специфические
изделия, как кубок и курильница. В семантическом плане
они частично присваивают себе функцию раннекатакомбных
жаровен (культ жертвенного огня - вертикальный язычок
пламени). Курильницы практически не встречаются в одних
комплексах с жаровнями, располагаются в катакомбах на
их месте, содержат угли и следы огня. Последние два
признака присущи иногда и кубкам (например, Ростов,
1968, кург. И, погр. 11 - раскопки А.И. Демченко). Таким
образом, донецкий кубок - это ритуальный сосуд, частично
замещающий в катакомбном ритуале "молоточковидную
булавку" и, возможно, дополняющий жаровню в сложном
огненном культе. Форма и орнамент кубка наследуют, С.
29. соответственно, семантическую структуру
и схему декора "булавок", сопоставимы с синхронными
бронзовыми амулетами и связаны с идеей вертикального
жертвенного столба - оси мира или Мирового Древа, а
также с культом огня (Латынин Б.А., 1933; Кияшко В.Я.,
1990, с. 15-16).
Такая трактовка
архитектоники амулетов и ритуальной керамики катакомбной
культуры представляется весьма вероятной, так как Мировое
Древо - это "характерный для мифопоэтического сознания
образ, воплощающий универсальную концепцию мира"
(Топоров В.Н., 1991, с. 398). Достаточно сказать, что
центральный атрибут христианского культа, обязательный
в рамках погребального обряда - распятие - является
позднейшим вариантом Мирового Древа, трансформированным
высокой религией (Пруссак М., с. 31-35). Поэтому наличие
подобного атрибута в языческом ритуале эпохи бронзы
вполне уместно.
Для дальнейшего
выяснения семантики орнамента на керамике эпохи средней
бронзы важна интерпретация молоточковидной булавки как
"миниатюрной модели Мирового Древа с неизменным
Змеем-драконом на стержне, стремящимся вверх" (Кияшко
В.Я., 1990, с. 16). Действительно, и в шумерской версии
эпоса о Гильгамеше, и в сюжете т. н. основного индоевропейского
мифа, и в древнеегипетской религии обыгрывается вертикальная
структура Мирового Древа, в том числе говорится о змее
возле него или в его корнях (сравним с известным библейским
сюжетом). Спиралевидный резной узор на костяных булавках
почти наверняка является схематическим изображением
змеи, обвившей ствол Мирового Древа. Более реалистический
рельефный орнамент на бронзовых булавках подтверждает
это со всей очевидностью (рис. 9, 6).
В отличие от
сугубо ритуальной по назначению булавки, стержень которой
уже сам по себе являлся моделью Древа, сосуд, даже в
сфере культа, служил в первую очередь вместилищем какого-либо
вещества. Его форма - своего рода замкнутая объемная
полость - мало напоминала вертикальную структуру. Крайне
редко сосуд рассматривали как прямое воплощение Мирового
Древа и украшали змеевидным узором, охватывающем тулово,
как и стержень булавки, по спирали (рис. 1, 1, 2).
Для акцентирования принципа вертикальности при изготовлении
ритуальной керамики приходилось прибегать к дополнительным
формовочным и орнаментальным приемам. К их числу относились
упоминавшиеся выше поддоны, ножки, подставки у кубковидных
форм, а также верикально-зональная композиция декора
(рис. 3). Таким образом, эта структура орнамента на
керамике была связана с идеей Мирового Древа. Возникает
вопрос: какой мотив, кроме крайне редкого спиралевидного,
олицетворял мифического Змея?
Если рассматривать
всю совокупность керамики позднеямного - катакомбного
(и даже срубного!) времени степного Предкавказья, то
наиболее частым мотивом выступает горизонтальный зигзагообразный
узор, расположенный в верхней трети или центральной
части тулова сосуда (рис. 7). Несмотря на универсальный
характер этого мотива, его классические образцы представлены
на раннекатакомбной керамике в сочетании с типичной
вертикально-зональной композицией, нанесенной разновидностями
зубчатого штампа в отступающей технике (рис. 3, 1,
4, 6, 9). Это, как правило, волнообразный валик,
сформованный особыми противонаправленными ногтевыми
защипами или вдавлениями (рис. 11, 1, 2). Хронологическое
и структурное соответствие этой керамики костяным и
бронзовым булавкам с подобной резной и рельефной орнаментацией
дает ответ на поставленный выше вопрос.
Основная вертикальная
композиция на сосудах делает их моделью Мирового Древа,
а горизонтальный валик есть ни что иное, как образ Змея,
располагающегося у его корней. Определенным диссонансом
служит частое расположение змеевидного валика в верхней
части композиции, что, казалось бы, противоречит порядку
в трехчленной структуре Мирового Древа. Его крона, ствол
и корни соответствуют мирам: верхнему - небесному, срединному
- земному, нижнему - подземному. По расположению Змея
в системе орнамента изучаемой керамики Древо оказывается
перевернутым корнями вверх. Но на самом деле именно
такой инвертированный образ является типичным для ряда
архаичных фольклорных традиций, изображается на ритуальных
предметах. Особенно важна связь мотива перевернутого
Мирового Древа с погребальным культом и путешествием
в "нижний", загробный мир, "...в котором
все отношения "перевернуты" по сравнению с
верхним и средним миром..." (см. подробнее: Топоров
В.Н., 1991, с. 400-401). Достаточно С.
30. вспомнить, что мы имеем дело с керамикой
из погребений, которая, по всей вероятности, фигурировала
в ритуале в перевернутом виде. Об этом свидетельствуют
и случаи обнаружения in situ опрокинутых вверх дном
горшков, и своеобразная окраска катакомбных сосудов
с потеками снизу вверх.
Универсальный
для эпохи бронзы степного Предкавказья змеевидный мотив
наносился на керамике с помощью различных элементов
орнаментации (рис. 11) и имел различное художественное
выражение: от предельно схематических и геометрических
решений до вполне реалистического изображения (сравним:
рис. 11, 3, 6 и рис. 11, 7). Многое зависело
от способа нанесения узора: рельефные и веревочные элементы
давали в ряде случаев более реалистичный образ, а зубчато-штампованные
- как правило, схематичную картину. Чрезвычайно любопытно,
что на фризе срубного сосуда из разрушенного кургана
у х. Горского на Нижнем Дону мы видим как вполне реалистичных,
так и схематичных змей с типичными деталями, о которых
речь пойдет ниже (рис. 7, 1; 11, 7). В
то же время в декоре керамики восточноманычской катакомбной
культуры "змеи" едва прочитываются между рядами
противонаправленных отпечатков треугольного штампа (рис.
8, 5; 9, 5; 11, 3). Еще одной особенностью
змеевидных изображений является их многократное повторение
на ряде сосудов (рис. 9, 5, 9, 15), а также телескопическая
способность охватывать все тулово, фиксируя тем самым
значимость этого мотива (рис. 9, 8; 10, 14).
Интересны случаи разных стилистических решений на сосудах
идентичной формы и культурной принадлежности (сравним:
рис. 8, 7 и 8; рис. 9, 12 и 14).
Кроме того, известны изображения змеи на культовой керамике
в виде вертикального зигзага (рис. 10, 2, 5, 10).
Наконец, большое
значение для семантики изучаемого мотива имеют детали
его иконографии и специфика нанесения на керамику. Речь
идет о ритмично повторяющихся элементах - своего рода
заполнителях извивов горизонтального змеевидного зигзага.
Чаще всего это своеобразные перпендикуляры к оси изображения
(рис. 1, 2; 8, 4, 6; 9, 8; 11,
4), иногда петельчатые овы и отпечатки спиралевидного
штампа (рис. 8, 1, 2, 3; 11, 5). По всей
вероятности, эти элементы имели связь с магией плодородия
(сравним их с орнаментом на топорике фаллической формы
из Большой Дмитриевки - рис. 12, 3). Накольчатое
крапление внутри зигзагов (рис. 9, 2, 7, 10)
также "...связано с плодоносной семантикой "пестрого",
передаваемой обычно точечным наколом..." (Кияшко
В.Я., 1992, с. 17).
Пожалуй, самым
удивительным фактом, несколько прояснившим смысл этих
"заполнителей", стало наличие рудиментарных
насечек под налепными змеевидными валиками на керамике
развитых катакомбных культур (рис. 8, 7; 9, 14).
Если на раннекатакомбной посуде такие насечки или вдавления
формовали валик, то теперь они не несут никакой функциональной
нагрузки. Вероятно, процесс декорирования разнонаправленными
ударами чекана - "создание змеи" - имел самоценный,
демиургический характер и сексуальную символику. Кроме
того, некоторые мотивы орнамента: косой крест, Т-видные
фигуры (изображения жертвенного столба?), а также солярные
композиции являются общими как для керамических, так
и для бронзовых изделий (сравним: рис. 10, 8 и рис.
10, 9; рис. 8, 4 и рис. 10, 10,
рис. 6, 2 и рис. 10, 12). Существуют возможности
зооморфной трактовки "шахматных" мотивов (сравним:
рис. 10, 3, 4 и рис. 10, 1). Однако сколько-нибудь
полная разработка вопросов семантики орнамента требует
специального исследования.
Подводя итог
достаточно беглому обзору морфологии и орнаментики керамики
эпохи средней бронзы, сделаем следующие выводы:
1. Развитие
керамического комплекса шло по линии нарастания его
роли в погребальном ритуале: от практически бескерамичных
позднеямных погребений, до расширенных "сервизов"
в позднекатакомбных погребениях.
2. В рамках
позднеямного - раннекатакомбного времени происходил
процесс технологической трансформации посуды, новаций
ее морфологии и орнаментики, отражавших формирование
универсальных для всего катакомбного мира мифологем.
3. На развитых
катакомбных этапах появляются такие специализированные
и локально обусловленные формы керамики, как курильницы,
модели кибиток, миниатюрные культовые сосудики, а также
донецкие кубки, манычские реповидные и цилиндрошейные
сосуды, восточноманычские чугунки, ингульские чаши,
батуринские амфоры, среднедонские раструбошейные и нижневолжские
ребристые горшки и С. 31.
т. д. Спонтанное появление большинства из этих форм,
серийный характер находок в погребениях, своеобразие
архитектоники свидетельствуют об их преимущественно
культовой функции.
4. Изучение
семантики орнамента позволяет установить особенности
воплощения основного мифологического сюжета - Мирового
Древа и подчиненного ему персонажа - Змея-Дракона.
Рис. 1. Соответствие
орнамента на сосудах и костяных булавках (1, 2); взаимосвязь
форм керамики со стилем орнаментации (3-8) и местонахождением
узора на сосудах (9-12): 1 - х. Веселый на р. Маныч
(случайная находка, 1967 г., Г.К. Пасечный); 2 - Заливский,
1/16 (В.П. Шилов); 3 - Бережновка I, 3/9 (И.В. Синицын);
4 - Верхнее Погромное I, 3/6 (В.П. Шилов); 5 - Кастырский,
V 3/5 (В.Г. Житников); 6 - Ростов-на-Дону, 6/11 (И.Б.
Брашинский, А.И. Демченко); 7 - Бережновка II, 2/9 (И.В.
Синицын); 8 - Бережновка I, 32/5 (И.В. Синицын); 9 -
Шахаевский, II 1/3 (В.В. Дворниченко); 10 - Сагванский
I, 8/10 (А.Н. Гей, П.Г. Дервиз, В.Я. Зельдина, И.С.
Каменецкий); 11 - Новый, 68/13 (Л.С. Ильюков); 12 -
Потайной I, 2/10 (В.П. Копылов)
С.
32.
Рис. 2. Соответствие
орнамента на сосудах и костяных булавках (1, 3-6); взаимосвязь
форм керамики со стилем орнаментации и местонахождением
узора на сосудах (2, 7-15):
1 - Тихоновка II, 2/4 (В.И. Мамонтов); 2 - Чиковский,
11/11 (В.П. Шилов); 3 - Первомайский I, 5/4 (В.И. Мамонтов);
4 - Хапры, 7/5, (Е.И. Беспалый); 5 - Брюховецкая, 1/6
(B.C. Бочкарев); 6 - Долгий, 5/10 (Л.С. Илыоков); 7
- Бережновка I, 5/17 (И.В. Синицын); 8 - Жутово, 77/5
(В.И. Мамонтов); 9 - Остров, 10/4 (В.И. Мамонтов); 10
- Кумыска II, 1/5 (Н.М. Малов); 11 - Колдыри, 9/2 (Е.И.
Беспалый); 12 - Новый, 79/8 (Л.С. Илыоков); 13 - Сагванский
I, 8/7 (А.Н. Гей, П.Г. Дервиз, В.Я. Зельдина, И.С. Каменецкий);
14 - Кастырский VI, 4/12 (В.Г. Житников); 15 - Упраздно-Кагальницкий
III, 2/9 (В.П. Копылов, А.К. Гамаюнов)
С.
33.
Рис. 3. Керамика раннекатакомбного времени с вертикально-зональной
орнаментацией в сочетании со змеевидным валиком (1,
4, 6):
1 - Кастырский V, 12/5 (В.Г. Житников); 2 - Кастырский
VI, 5/19 (В.Г. Житников); 3 - Дубенцовский III, 1/21
(Л.М. Казакова); 4 - Упраздно-Кагальницкий IV, 1/15
(В.П. Копылов, А.К. Гамаюнов); 5 - Упраздно-Кагальницкий
III, 5/5 (В.П. Копылов, А.К. Гамаюнов); 6 - Дубенцовский
V, 1/8 (Л.М. Казакова); 7 - Кастырский VII, 2/IV (В.Г.
Житников); 8 - Раздорский, 5/12 (А.В. Кияшко); 9 - Питерка
I, 2/3 (Л.Л. Галкин); 10 - Центральный VI, 11/9 (В.П.
Копылов)
С.34.
Рис. 4. Кубковидные
формы керамики различных этапов катакомбного времени;
соответствие ихорнамента с формой и декором металлических
изделий (1-5):
1 - Большой Мишкин, 1/4 (B.C. Бочкарев); 2 - Кастырский
VII, 2/4 (В.Г. Житников); 3 - Венцы 1/3 (B.C. Бочкарев);
4 - Калиновка I, 3/12 (С.Н. Санжаров); 5 - Новый, 131/3
(Л.С. Ильюков); 6 - Кумыска И, 1/5 (Н.М. Малов); 7 -
Упраздно-Кагальницкий I, 2/9 (В.Г. Житников); 8 - Ростов-на-Дону,
11/11 (И.Б. Брашинский, А.И. Демченко); 9 - Сухо-Дюдеревский
II, 1/10 (В.Г. Житников); 10 - Малая Мартыновка, 2/19
(А.В. Кияшко); 11 - Кастырский II, 16/3 (В.Г. Житников);
12 - Упраздно-Кагальницкий IV, 1/12 (В.П. Копылов, А.К.
Гамаюнов); 13 - Новый, 79/4 (Л.С. Ильюков); 14 - Кобяковский
3/6 (В.К. Гугуев, Т.А. Прохорова); 15 - Кастырский V,
7/5 (В.Г. Житников); 16 - Бережновка II, 8/6 (И.В. Синицын);
17 - Поляков курган, погр. 6 (И.Н. Парусимов); 18 -
Балабинский I, 36/13 (А.А. Узянов, Ю.А. Смирнов, В.Я.
Стеганцева, И.С. Каменецкий)
С.35.
Рис. 5. Вертикально-зональный
орнамент на керамике эпохи средней и поздней (2) бронзы;
трансформация этого узора на кубковидных формах посуды
раннедонецкого и донецкого этапов (1, 3-6):
1 - Кондратьевка, 1/9 (В. Кульбака, В. Качур); 2 - Б.
Мазанка II, 1/6 (И.Н. Парусимов); 3 - Ростов-на-Дону,
7/4 (И.Б. Брашинский, А.И. Демченко); 4 - Кастырский
V, 7/4 (В.Г. Житников); 5 - Кастырский VII, 1/14 (В.Г.
Житников); 6 - Упраздно-Кагальницкий III, 1/8 (В.П.
Копылов, А.К. Гамаюнов); 7 - Кастырский V, 6/13 (В.Г.
Житников); 8 - Упраздно-Кагальницкий I, 2/6 (В.Г. Житников);
9 - Кастырский II, 17/9 (В.Г. Житников); 10 - Кастырский
V, 8/7 (В.Г. Житников); 11 - Первомайский X, одиночный
кург., погр. 6 (В.И. Мамонтов); 12 - Хапры, 3/3 (Е.И.
Беспалый); 13 - Скатовка, 12/2 (И.В. Синицын); 14 -
Медянниково, 3/3 (Н.М. Малов)
С.
36.
Рис. 6. Тройные
мотивы в орнаментации раннекатакомбной (11-13) и раннедонецкой
керамики; распространение шнуровых элементов: петель,
ов, строенных однонаправленных отпечатков:
1 - Новый, 132/15 (Л.С. Илъюков); 2 - Веселый III, 7/10
(А.В. Кияшко); 3, 5 - Мокро-Дюдеревский I, 1/8 (А.Р.
Смоляк); 4 - Упраздно-Кагалъницкий III, 2/5 (В.П. Копылов,
А.К. Гамаюнов); 6 - Кастырский V, 2/6 (В.Г. Житников);
7 - Ростов-на-Дону, 6/12 (И.Б. Брашинский, А.И. Демченко);
8 - Кастырский V, 6/12 (В.Г. Житников); 9 - Шибелъный,
7/8 (А.И. Демченко); 10 - Романовский I, 1/15 (М.А.
Романовская); 11 - Новый, 137/1 (Л.С. Ильюков); 12 -
Красный металлист, курган, погр. 32 (П.А. Ларенок);
13 - Кастырский V, 4/15 (В.Г. Житников); 14 - Кастырский
VIII, 15/12 (В.Г. Житников)
С. 37.
Рис. 7. Змеевидный
мотив орнамента на керамике среднего (6-15) и позднего
(1-5) бронзовоговека:
1 - Горский, 1/4 (А.В. Кияшко); 1а - развертка орнамента
на сосуде (Горский, 1/4); 2 - Керчик (Озерки XIV), 1/3
(И.Н. Парусимов); 3,5 - Казачий, 2/4 (А.И. Комаров,
О.В. Кузьмина, А.Ю. Иванов); 4 - Керчик (Озерки XIV),
1/1 (И.Н. Парусимов); 6 - Царский, 35/1 (Л.С. Илыоков);
7 - Кастырский VIII, 3/8 (В.Г. Житников); 8 - Кировский
I, 2/11 (Л.С. Илыоков); 9 - Царский, 35/2 (Л.С. Илыоков);
10 - Ильинов 1/14 (Л.С. Илыоков); 11 - Кастырский VI,
1/18 (В.Г. Житников); 12 - Кастырский VIII, 4/1 (В.Г.
Житников); 13 - Упраздно-Кагальницкий III, 1/17 (В.П.
Копылов, А.К. Гамаюнов); 14 - Поляков курган, погр.
6 (И.Н. Парусимов); 15 - Маяк II, 3/4 (Е.И. Беспалый)
С. 38.
Рис. 8. Различные
приемы передачи змеевидного мотива орнамента в сочетании
с элементами-заполнителями, имитирующими способ формовки
раннекатакомбного валика (1-4, 6, 7):
1 - Орешкин 13/1 (А.И. Дьяченко); 2 - Верхне-Яблочный
1/10 (В.П. Шилов); 3 - Советское (бывшее с. Тонкошуровка
Саратовской губернии) (В.Ф. Охлябин); 4 - Кастырский
V, 4/12 (В.Г. Житников); 5 - Новый (Л.С. Ильюков); 6
- Центральный VI, 2/1 (В.П. Копылов); 7 - Сагванский
I, 12/6 (А.Н. Гей, П.Г. Дервиз, В.Я. Зельдина, И.С.
Каменецкий); 8 - Колдыри, 12/2 (Е.И. Беспалый); 9 -
Центральный VI, 2/6 (В.П. Копылов); 10 - Гебель Е, 10/3
(П. Pay)
С. 39.
Рис. 9. Змеевидный
мотив на керамических и бронзовых (1, 4, 6) изделиях
различных катакомбных культур, его усиление способом
многократного повтора (5, 9, 12, 14, 15) и телескопического
увеличения (8):
1, 3, 4 - Лысянский II, 1/5 (И.Н. Парусимов); 2 - Ростов-на-Дону,
6/11 (И.Б. Брашинский, А.И. Демченко); 5 - Новый, 138/4
(Л.С. Ильюков); 6 - Веселый III, 7/10 (А.В. Кияшко);
7 - Лысянский I, 2/7 (И.Н. Парусимов); 8 - Кастырский
V, 4/11 (В.Г. Житников); 9 - Борщовка, 7/2 (В.Ф. Клименко);
10 - Кастырский VIII, 3/10 (В.Г. Житников); 11, 13 -
Теплый, 1/8 (И.Н. Парусимов); 12 - Кастырский VI, 5/18
(В.Г. Житников); 14 - Упраздно-Кагальницкий I, 4/1 (В.Г.
Житников); 15 - Царицын, разрушенный курган 1905 г.
(Ф.И. Чернов)
С. 40.
Рис. 10. Возможная
зооморфная трактовка "шахматных" мотивов орнамента
(1, 3, 4); вертикальный зигзаг на культовых сосудах
(2, 5, 6); некоторые соответствия узоров на сосудах
и бронзовых бляхах (7, 13; 8-12):
1 - Ишкиновка I, 3/7 (В.В. Ткачев, Ю. Гуцалов); 2 -
Ерзовка I, 7/3 (И.П. Лисицын); 3 - Подгорненский III,
1/17 (С.А. Науменко); 4 - Кастырский V, 7/4 (В.Г. Житников);
5 - Сагванский I, 11/7 (А.Н. Гей, П.Г. Дервиз, В.Я.
Зельдина, И.С. Каменецкий); 6 - Александрин I, 1/9 (И.Н.
Парусимов); 7 - Новый, 114/6 (Л.С. Ильюков); 8 - Рыбушка,
23/2 (С.И.Четвериков); 9 - Красная поляна, 1/8 (А.А.
Горбенко); 10 - Отрадный, 36/9 (Е.И. Беспалый); 11 -
Высочино VII, 30/7 (С.В. Гуркин); 12 - Высочино VII,
30/5 (С.В. Гуркин); 13 - Фриденберг Е, 6/2 (П. Pay);
14 - Кадамовский 1/19 (И.Н. Парусимов)
С. 41.
Рис.11: Основные
разновидности техники нанесения змеевидного орнамента:
1, 2 - рельефные валики, сформованные пальцевыми защипами
или противонаправленными вдавлениями (известны и налепные
варианты); 3 - зигзаг между противонаправленными оттисками
треугольного штампа; 4, 5 - штампованный (чаще шнуром)
змеевидный мотив с элементами, имитирующими способ нанесения
рельефного орнамента; 6 - геометрический зигзаг (как
правило, зубчатый или прочерченный); 7 - сочетание реалистического
и схематического змеевидного сюжета на сосуде из х.
Горского, кург. 1, погр. 4
С42.
Рис. 12. Сосуды
эпохи средней бронзы Поволжья с змеевидным мотивом орнамента,
а также культовый бронзовый топор:
1 - Волжский, 2/18 (Е.П. Мыськов); 2 - Утевский I, 2/1
(И.Б. Васильев); 3 - Большая Дмитриевка, 4/1 (А.Д. Матюхин)
С. 43.
SUMMARY
MORPHOLOGY AND ORNAMENT OF THE MIDDLE BRONZE POTTERY
FROM THE VOLGA-DON STEPPES
A.V. Kiyashko
The article represents the
analysis of morphology and ornament of the Middle Bronze
pottery. We have established the increasingly growing
significance of ceramics in the funeral rite. We have
also retraced the technological transformation of the
dishes as well as such innovations in its morphology
and ornament that reflected the formation of mythological
concepts universal for the whole Catacomb world. Spontaneous
emergence of most ceramic forms, serial grave goods,
original architectonics (correlation between form and
decoration) speak to their mainly cultic function. Studying
semantics of the ornament we managed to establish some
peculiarities of embodiment of the main mythological
subject - that of a World Tree and the Serpent-Dragon
which is subordinate to it.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Братченко
С.Н., 1976. Нижнее Подонье в эпоху средней бронзы. Киев.
Захарова Е.Ю., 2000. Сосуды
со знаками срубной общности эпохи поздней бронзы. Воронеж.
Качалова Н.К., 1964. Племена
Нижнего Поволжья в эпоху средней бронзы: Автореф. дис.
... канд. ист. наук. Л.
Кияшко
В.Я., 1984. Семантика молоточковидных "булавок"
// Крупновские чтения 13. Майкоп.
Кияшко В.Я., 1990.
Молоточковидные "булавки" и Мировое Древо
// Проблемы древней истории Северного Причерноморья
и Средней Азии. Л.
Кияшко В.Я., 1992. К вопросу
о молоточковидных "булавках" // Донские древности.
Вып. 1. Азов.
Кияшко А.В., 1989.
Параллели в орнаментации керамики и других предметов
эпохи средней бронзы Предкавказья // Проблемы охраны
и исследования памятников археологии в Донбассе. Донецк.
Кияшко А.В., 1999. Происхождение
катакомбной культуры Нижнего Подонъя. Волгоград.
Кияшко А.В., 2001. Некоторые
вопросы применения типологического метода в археологии
// Бронзовый век Восточной Европы: характеристика культур,
хронология и периодизация. Самара.
Кривцова-Гракова
О.А,, 1938. Генетическая связь ямной и катакомбной культуры
// Труды ГИМ. Вып. 8. М.
Латынин Б.А., 1933.
Мировое дерево - древо жизни в орнаменте и фольклоре
Восточной Европы // ИГАИМК. Вып. 69. Л.
Мерперт Н.Я., 1974.
Древнейшие скотоводы Волго-Уральского междуречья. М.
Мочалов О.Д., 1997.
Керамика эпохи средней бронзы Волго-Уральской лесостепи
и проблема формирования срубной культуры: Автореф. дис.
... канд. ист. наук. Воронеж.
Мочалов О.Д., 1996.
Юго-Западные связи Волго-Уралья и Зауралья в эпоху средней
бронзы по данным изучения керамики // Абашевская культурно-историческая
общность в системе древностей эпохи бронзы степи и лесостепи
Евразии. Тамбов.
Попова Т.Б., 1955.
Племена катакомбной культуры Северного Причерноморья
во втором тысячелетии до н. э. // Труды ТИМ. Вып. 24.
М.
Пруссак М., Б.
г. Древо жизни (к истории культа фаллюса). М.
Синюк А.Т., 1981.
Репинская культура эпохи энеолита-бронзы в бассейне
Дона // СА. №4.
Синюк А. Т., 1983.
Курганы эпохи бронзы Среднего Дона. Воронеж.
СмирновА.М., 1987.
Катакомбные культуры в бассейне Северского Донца: Автореф.
дис. ... канд. ист. наук. Л.
Смирнов А.М., 1996.
Курганы и катакомбы эпохи бронзы на Северском Донце.
М.
Топоров В.Н., 1991.
Древо Мировое // Мифы народов мира. Энциклопедия. М.
Турецкий М.А.,
1988. Керамика погребений ямной культуры Волжска-Уральского
междуречья // Проблемы изучения археологической керамики.
Куйбышев.
