Иванова С.В., Цимиданов В.В. О социологической интерпретации погребений с повозками ямной культурно-исторической общности // Археологический альманах. - Донецк, 1993. - №2. - С. 23 - 34.

           Погребения ямной культуры с повозками уже неоднократно привлекали внимание исследователей. Один из аспектов изучения данных комплексов - их социологическая интерпретация. В этой связи заслуживает внимание гипотеза, высказанная Е.Е. Кузьминой. Она отмечает наличие у ямников "социальной и идеологической" дифференциации и допускает, что "лица, занимавшие привилегированное положение в обществе, имели военные функции, что документируется присутствием оружия". При этом к могилам представителей военной знати относятся и погребения с повозками [1, с. 185]. Гипотеза, по которой лица, похороненные с повозками, являлись носителями военной функции, должна быть рассмотрена с привлечением максимально большего числа комплексов. Нами было учтено 48 таких погребений с территории от Калмыкии до Болгарии (Таблица I). При составлении таблицы мы учли комплекс с моделью колеса из глины, комплекс с моделью повозки из глины, погребение с имитациями колес из глины и комплекс с ямками, символизирующими, по мнению автора раскопок, колеса. Исследователи допускают, что имитация повозки или колеса замещает в могиле настоящие повозку или колесо по принципу: часть вместо целого [2; 3; 4 и др.]. Материал, приведенный в таблице, достаточно показателен: лишь в одном комплексе части повозки сочетались с предметом вооружения - дротиком (Софиевка, 1/9). В двух захоронениях найдены кремневые наконечники стрел (Александровка, 9/3, Холмское, 2/17). Погребение из Александровки некоторые исследователи трактуют как захоронение представителя "родовой аристократии", используя в качестве аргумента факт наличия в комплексе наконечника стрелы [5, с. 68; 6, с. 15-16]. Однако, стрела найдена у локтя. Подобные случаи требуют осторожного подхода - стрела может выпасть из тела умершего [7, с. 71 ]. Скорее всего, стрела являлась причиной ранения (или смерти) погребенного в захоронении 17 кургана 2 у с. Холмское, где наконечник найден в костях скелета. В целом, довольно значительное число найденных в ямных погребениях стрел зафиксировано в костях погребенных, т. е. они не являются сопровождающим инвентарем: Мирное, 1/54 [8, с. 158], Баштановка, 4/12 [9, с. 73]. Капланы, 1/3 [10, с. 90-91], Богатое, 2/6 [11], Гура-Галбене, 2/5 [12, с. 17], Корпач, 3/1 [13, с. 55] и др. Во всех этих случаях стрела в погребении не может быть аргументом в пользу отнесения погребенного к носителям военной функции.
           Итак, собранный нами материал не позволяет безоговорочно поддержать идею Е.Е. Кузьминой о принадлежности пофебений с повозками представителям военной знати (1). Представляется уместным рассмотреть данную проблему на материале однородных памятников более узкого региона, учитывая присущие ему локальные особенности. Наиболее подходит для этой цели, на наш взгляд, Северо-Западное Причерноморье, где памятники ямной культуры расположены компактно (преимущественно в междуречье Дуная и Днестра), и где выявлено наибольшее (по сравнению с другими регионами) число погребений с повозками (см. табл. I).
           Исследователи полагают, что находки в захоронениях повозок и их частей указывают на высокий социальный статус погребенных [14, с. 108-110; 15, с. 83-87], а "обряд погребения с повозкой имел скорее всего социальное значение, свидетельствуя о выделении особой прослойки" [16, с. 165-168]. По мнению И.Л. Алексеевой, комплексы с повозками свидетельствуют о "сильной жреческой власти" в ямном обществе [17, с. 22]. В связи с этим остановимся на проблеме возможностей социологических интерпретаций погребальных памятников.
           Первые идеи в этой области появились еще в начале века [18, с. 217-225; 19, с. 352-360; 20, с. 7; 21, с. 37,38, 85 и др.]. В настоящее время методика социологической интерпретации пофебений может считаться достаточно разработанной, что нашло отражение в серии обобщающих исследований [16, с. 149-176; 22; 23; 24, с. 6-15; 25, с. 184-209 и др.]. Исследования этнофафов показывают, что социальный статус погребенного сильно влияет на погребальный ритуал. В.Л. Шнирельманом рассматривалась проблема дифференциации культуры на стадии классообразования. Автор показал, как социокультурные различия проникают в разные сферы культуры, в частности - в погребальный обряд, где обособляется субкультура знати [26, с. 72, 75-76, 79, 85-86, 91, 94, 97, 106-108, 111]. Поскольку В.А. Шнирельман рассматривает материалы Океании, да и другие исследователи, как правило, иллюстрируют свои идеи в данной области ссылками на "экзотические" общества, имеет смысл обратиться к погребальным обрядам индоевропейцев. Симон Грунау (XVI в.) пишет о погребении пруссов: "простой народ" "сваливали в любую яму и засыпали", "зупанов" погребали в платье, в котором они молились богам, причем погребенному "давали... денег как средство к пропитанию", захоранивали с ним лошадь и охотничьих собак, короля кремировали и останки заворачивали в ковер. Интересно, что все эти три типа погребений фиксируются археологически [27, с. 188]. Социокультурные

1. И. Сердюкова любезно сообщила нам, что ни одно из учтенных ею 27 ямных погребений с повозками массива Ингулец-Днепр не содержит оружия.

С. 24. различия проявлялись и в погребальном обряде скандинавов эпохи викингов. Нерядовое погребение описано в "Саге о Греттире" - бревенчатая подкурганная гробница с подпорными столбами, в которой имелось жертвоприношение коня, меч, драгоценности [28, с. 30-31]. Аналогичные погребения обнаружены археологами [22, с. 25]. Сходным образом подчеркивался социальный статус погребенного у руссов. По описаниям в арабских источниках, знатных умерших хоронили в больших могилах и сопровождали одеждой, напитками, ценностями. С покойником живьем хоронили его жену [29, с. 98]. Погребение конунга под высоким курганом, окруженным каменной оградой, сопровождаемое богатым инвентарем (оружие, изделия из золота) детально описано в "Беовульфе" (3134-3168). У индоариев при захоронении кшатрия убивался конь, при погребении брахмана - черная корова, при погребении вайшья - коза или баран. Лишь при погребении кшатрия в обряде участвовал лук [30, с. 76-77]. У осетин заклание коня производилось лишь при похоронах вождей и военначальников. Для основной массы населения жертвоприношение было символическим - коню обрезали кончик уха, или погребалась его сбруя [31, с. 227]. Ираноязычные кафиры и калаши погребали умерших со всеми знаками их социального ранга и в соответствии с ним [32, с. 137-138, 140, 397, 400]. У индоиранцев, как и у других индоевропейских народов, особым ритуалом отличались погребения царей. Погребальный обряд скифского царя описан Геродотом. При захоронении персидского царя Кира, который был верным почитателем Мазды, погребальный ритуал зороастризма был нарушен. Среди прочих нарушений - помещение с умершим оружия, украшений [33, с. 54]. Из всего сказанного следует то, что не верно судить о погребальных обрядах данного общества лишь по социально неординарным погребениям. Погребальный обряд основной массы населения мог быть иным. Это не позволяет, в частности, согласиться с той реконструкцией индоевропейского погребального обряда, которую предложил Вяч. Вс. Иванов [34].
           При социальном членении массивов погребений различных археологических культур исследователи обращают внимание на ряд моментов. Прежде всего, объективным показателем социального статуса является количество трудовых затрат на совершение погребения [16, с. 169; 35, с.113-114; 36, с. 72-73; 37, с. 69]. Существует мнение, что данный критерий даже более важен, чем "богатство" инвентаря, поскольку известны случаи дисгармонии между указанными критериями [38, с. 62]. У большинства исследователей не вызывает сомнения лишь то обстоятельство, что именно количество трудовых затрат общества, вложенных в создание того или иного погребения - ведущий социологический показатель. На этом теоретическое единство, пожалуй, заканчивается, и при инструментальном применении критерия трудовых затрат предлагаются разнообразные, часто несовпадающие, а, порой, противоречивые методики.
           Другой важный критерий - набор погребального инвентаря. Следует отметить, что погребальный инвентарь трактуется исследователями по-разному. Одни полагают, что инвентарь характеризует лишь имущественное положение погребенного и не может трактоваться как "чисто" социологический признак [39, с. 15; 40, с. 4; 38, с. 62]. Другие считают его только социальным признаком [20, с. 7; 21, с. 85; 41, с. 37; 14, с. 103; 42, с. 37 и др.]. По мнению третьих, погребальный инвентарь отражает как имущественное, так и социальное положение погребенного [43, с. 190]. При этом зачастую имущественные различия приравниваются к социальным [24, с. 20-21]. Кроме того, различия в инвентаре зачастую отражают поло-возрастную градацию или род занятий умерших.
           На наш взгляд, рассмотрение погребального инвентаря как выразительного социального признака вполне правомерно. Трактовка же его как отражения исключительно материальных критериев богатства и бедности вызывает ряд возражений. Во-первых, не накопление богатств в руках отдельных лиц приобщало их к рангу знати. Напротив, знатность и привилегированное положение - предпосылка накопления богатства [44, с. 227; 45, с. 17]. То, что имущественное и социальное положение не обязательно совпадают, четко видно в ситуациях, когда представители более низкого социального слоя могли быть богаче членов слоя господствующего [46, с. 150]. Во-вторых, имущественный статус погребенного может отражать, в основном, имущество, которым он владел при жизни, а находки из погребений (в отличие от поселенческих материалов) представляют собой частично или полностью компактные серии, составленные людьми, совершающими захоронение. В эти серии могут попадать вещи, не принадлежавшие умершим, но положенные им по рангу. В такой серии могут быть предметы сакрального характера, в том числе вещи, которые должны способствовать переправе в загробный мир. В этих случаях трудно себе представить, каким образом вещи из погребений будут отображать имущественный статус погребенного. Для обществ, в которых формы распределения материальных благ указывают на отношение общества к своим членам, велика вероятность того, что и распределение погребального инвентаря между умершими членами социума зависит от их социального статуса.
           Инвентарь в погребениях достаточно разнообразен. Этим обусловлены попытки выработать единые критерии его оценки. Часть исследователей считает, что важны "качественные, а не количественные различия в составе погребального инвентаря" [14, с. 107]. Другие предлагают выделять стандартные наборы и на основании этого выявлять группы захоронений, где наборы инвентаря отличаются от стандартного [47, с. 51 -53; 48, с. 3]. Существуют различные методики оценки "богатства" погребального инвентаря: по количеству вещей, по количеству типов, по частоте встречаемости вещей, по степени насыщенности металлическими предметами в соответствии с их количеством, весом и художественной ценностью [48, с. 6-7]. С другой стороны, погребальный инвентарь относится к так называемым квазисемантическим явлениям, которые могут использоваться и как вещи (в утилитарном плане), и как С. 25. знаки (предметы сакрального характера или изготовленные специально для обряда, вероятно, сразу осознаются знаками). В последнем случае вещи приобретают семиотический статус [49, с. 216-217]. Обычно это происходит при вхождении объектов в некоторую семиотическую систему, в нашем случае - в погребальный ритуал. В эту систему могут входить как ритуальные символы, не имеющие смысла вне ритуала, так и вещи с нормативно низким семиотическим статусом, принадлежащие к сфере хозяйственной деятельности. Любой из компонентов погребального инвентаря, взятый вне ритуала как вещь и как единица религиозно-мифологической картины мира древних народов, относятся, следовательно, к разным семиотическим уровням. При включении объекта в погребальный обряд наблюдается изменение его семиотического статуса: происходит слияние утилитарных и знаковых функций, и в результате возникает объект с довольно высоким семиотическим статусом. Довольно .наглядно иллюстрируют это и исследования Е.В. Антоновой [50]. Таким образом, отождествлять погребальный инвентарь и имущество погребенного не вполне правомерно, так как при включении предметов в систему пофебального комплекса они осознаются не только вещами, но и знаками. Даже при, казалось бы, естественной оценке инвентаря по критериям бедности и богатства наблюдается обратные перевод его из "знаков" в "вещи" и искусственное принижение его семиотического статуса в глазах исследователя.
           Несколько особняком стоит вопрос о детских захоронениях, которые зачастую отличаются более богатым инвентарем, нежели взрослые. Это может быть обусловлено культовыми причинами и не иметь прямого отношения к социальному расслоению общества. Часть детей, как известно из области этнографии, может в силу обстоятельств рождения, физических недостатков и т. д. обладать в глазах их соплеменников магической силой, приобретать вскоре после рождения статус жреца, обязанности которого ребенок должен был исполнять по достижении определенного возраста. Но в случае преждевременной смерти такого ребенка хоронили в соответствии с его рангом [24, с. 124]. Не менее осторожно следует относиться к погребениям женщин с богатым набором украшений. Такие комплексы не обязательно являются захоронениями представительниц социальной верхушки. Это могут быть и т. н. "невесты" [30, с. 98; 51 с. 266-267].
           Еще один критерий социального членения погребений - способ погребения. Многообразие погребальных обрядов, способов обращения с телом умершего в ряде обществ связано с существованием социальной дифференциации [16, с. 151; 24, с. 11-12]. В частности, наличие т. н. "кенотафов" может быть связано вовсе не с невозможностью похоронить тело, а с тем, что останки знатных покойников не предавали земле, а использовали для изготовления ритуальных предметов, выставляли в святилищах и т. п. [26, с. 91, 107].
           Поскольку отклонения от стандартного обряда могут быть вызваны не только особым социальным статусом погребенного, но и такими моментами, как условия смерти, возраст, пол и т. п., то упомянутые три критерия следует применять в комплексе. Тогда вероятность того, что фиксируемые нами отклонения связаны с позицией погребенного в системе социальных связей, а не с чем-то другим, значительно повышается.
           Что касается социологической интерпретации памятников ямной культуры, то часть исследователей полагает, что у ее носителей существовала довольно высокая общественная организация патриархального типа [52, с. 130; 53, с. 20-22]. При этом отмечается все же, что скудная источниковедческая база не позволяет разрабатывать вопросы социальной структуры ямного общества [54, с. 59]. Высказана гипотеза об отсутствии в эпоху энеолита - раннего бронзового века резкой имущественной дифференциации [55, с. 64]. Попытки выделения социальных слоев ямного общества предпринимались по материалам Поднепровья [5; 56; 57], Поингулья [58]. Наиболее полно проблемы социальной стратификации в среде ямных племен затронуты в работе Н.Д. Довженко и Н.А. Рычкова. Избрав в качестве критерия социального членения трудовые затраты на погребальное сооружение, авторы выделили в ямной культуре Поингулья три группы захоронений, связав их с тремя сословиями - брахманами, кшатриями и вайшья [58]. Данная работа уже вызвала критические замечания [6, с. 14]. В связи с ней следует оговорить один важный принцип. При социологической интерпретации материалов степных культур эпохи энеолита-бронзы решающую роль должен играть археологический материал; использование "Ригведы" и "Авесты" возможно лишь как дополнительных источников. Учитывая неравномерность социального развития, не вполне правомерно начинать исследование с посылки, согласно которой данное общество непременно должно иметь трифункциональную социальную структуру. Подобная посылка настраивает авторов на поиск проявлений этой структуры, что ведет к трактовке археологического материала (независимо от его внутренней динамики) в уже заданном направлении.
           Вернемся теперь к погребениям с повозками Северо-Западного Причерноморья. Данные об этих комплексах сведены в таблицу II. Выяснив для данного региона стандартный погребальный обряд и инвентарь, мы сможем определить отклонения от абстрактной модели рядового захоронения тех или иных погребений с повозками. В этой связи мы проанализировали данные неразрушенных погребений ямной культуры из раскопок Измаильской экспедиции ИА АН УССР за период с 1976 по 1984 год (начальник экспедиции А.В. Гудкова). Эти памятники (201 погребение из 67 курганов) были расположены довольно компактно на западе степного Причерноморья. Отметим, что по законам математической статистики выборка в 200 единиц должна быть количественно достаточной, чтобы выявленные на ней закономерности было возможно распространить на весь массив, из которого сделана выборка.
           С. 26. На основании предварительно составленных графиков, где по осям откладывались длина и ширина могильных ям, были выделены интервальные группы, которые, впрочем, не имели жестких границ. Уступы в целом имеют размеры от 1,4 х 1 м до 4,9 х 3,2 м. Наиболее часты уступы длиной от 2 до 3 м и шириной от 1,5 до 2,9 м. У погребальной камеры в погребениях с уступами размеры от 0,7 х 0,5 м до 2,5 х 1,8 м, преобладают от 1,4 х 0,8 до 1,8 х 1,5 м. В погребениях без уступов зафиксированы камеры размерами от 0,8 х 0,4 м до 2,5 х 2 м, доминируют камеры от 1,1 х 0,8 до 1,8 х 1,2 м. Помимо средних размеров могильных ям, были проанализированы всеобщие и частные признаки погребального ритуала. Это позволило охарактеризовать среднестатистическую модель погребения первой обрядовой группы таким образом: погребение впускное, с деревянным перекрытием, погребальная камера прямоугольная, с закругленными углами, средних размеров (см. выше), костяк лежит на подстилке, посыпан охрой, инвентарь отсутствует. Данные таблицы II демонстрируют устойчивую корреляцию между присутствием в погребении повозки и значительным количеством труда, вложенным в захоронение, инвентарем, особыми чертами ритуала. Это сочетание нескольких социально значимых признаков позволяет утверждать, что статус лиц, погребенных с повозками, был очень высок. В тех редких случаях, когда погребение, сопровождаемое повозкой, не отличается по остальным признакам от среднестатистической модели (Балабан, 13/13), следует все-таки учитывать, что повозка сама по себе, имея особую смысловую нафузку, уже выделяет указанные захоронения из общей массы. На высокий семиотический статус повозки указывают модели, имитации, замена повозки в погребении ее частями. Повозка, несомненно, вобрала в себя знаковые, космогонические и социальные функции. Следует учитывать, что любой элемент погребального обряда - знак, обладающий некоторой семантикой, не выводимой непосредственно из самой вещи, так как значение возникает при соотнесении знака с объектом. В принципе, любая вещь обладает набором функций, среди которых есть и практические, и символические. При включении вещи в ритуальный контекст она часто используется не в соответствии с ее практическими функциями, т. е. наблюдается нарушение прагматики, и вследствие этого - ситуационное изменение семиотического статуса. Можно достоверно определить утилитарные функции находок с точки зрения их принадлежности к сфере хозяйственной деятельности, но куда сложнее выяснить их символические функции в ритуальном контексте. Само понятие обряда чрезвычайно усложнилось. Исследователи пришли к выводу о структурно-семантическом тождестве обрядов и мифов, об их общей коммуникативно-функциональной основе. Обряд - регулятор социального поведения через осуществление социальных и социально-природных контекстов на основе обменных принципов [59]. Моделирование социальных коммуникаций в обряде, как и в нарративе, производится с помощью языка событий. Если понимать миф как мировоззренческую схему, как систему представлений о мире (словесный текст - лишь частный случай реализации модели мира), то вещи (в их семиотическом смысле), участвующие в погребальном ритуале, могут быть рассмотрены как явления, сходные с мифами. Особенно ярко это проявляется в таком элементе погребального ритуала как повозка или ее имитация.
           Большинство погребений с повозками (13 из 17), учтенных нами в Северо-Западном Причерноморье, относится к первой обрядовой группе (костяки расположены скорчено на спине с вытянутыми или слегка согнутыми в локтях руками и согнутыми в коленях ногами, поставленными первоначально коленями вверх, но затем упавшими вправо или влево или распавшимися ромбом). Как уже пытался показать один из авторов данной статьи, положение погребенного на рассматриваемой территории -признак не столько хронологический, сколько социальный. Фиксируемые на основе различного положения погребенных обрядовые группы захоронений различны между собой так же и по количеству вложенного в них труда, и по ряду особенностей материальной культуры. Это позволяет предположить существование в Северо-Западном Причерноморье объединения нескольких этносоциальных групп. Сложившийся союз "племен" был, видимо, неравноправным. Господствующее положение в нем принадлежало населению, оставившему погребения первой обрядовой группы [60]. Таким образом, повозки для рассматриваемой территории являлись атрибутом господствующего социального организма. Поло-возрастной состав погребенных с повозками с большой долей осторожности позволяет ставить вопрос о наследовании социального статуса. Имеется рад антропологических определений: Холмское, 1/7 - мужчина 30-40 лет, Холмское, 2/10 - женщина зрелого возраста, Холмское, 2/17 - молодой мужчина (?) [61], Ясски, 1/18 - мужчина 45-50 лет, Ясски, 2/2 - мужчина 70 лет [62], Богатое, 1/6 - взрослый и ребенок 7-8 лет [63], Тараклия, 18/10 - ребенок около 1 года [64]. На наличие среди могил с повозками, наряду с погребениями мужчин также захоронений женщин и детей указывала Е.Е. Кузьмина, делая из этого вывод, что принадлежность к данному сословию предавалась по наследству [1, с. 185].
           Отсутствие оружия в погребениях ямной культуры с повозками тем не менее сочетается с находками его в целом ряде других захоронений. В частности, в ямных погребениях Северо-Западного Причерноморья найдены костяной дротик (Приморское, 1/50, [65], каменные топоры (Светлый, 3/25 [66]; Копчак 1/10 [67], заготовка для топора и каменный наконечник стрелы (Градище, 1/2, [68] и т. п. То есть, в пофебальном обряде ямной культуры иногда подчеркивалось отношение пофебенного к отправлению военной функции. Следовательно, отсутствие предметов вооружения в погребениях с повозками не является случайностью. Вообще, образование социальной группы воинов (т. е., лиц, специализирующихся на отправлении военной функции) не типично для мобильных скотоводов. Экологические условия обитания и тип экономики накладывают отпечаток на характер войн и, соответственно, тип военной организации. В степной зоне, где основным занятием было скотоводство, в силу того, что скот являлся

С. 27.                       Таблица I. Погребения ямной культуры с повозками

№	Комплекс	состояние повозки	оружие	источник информации
	КАЛМЫКИЯ
1.	Восточный Маныч	модель из глины	-	(71, с. 79)
2.	Восточный Маныч, 11/22	колесо	-	(71, с. 28)
	КРАСНОДАРСКИЙ КРАЙ
3.	Брюховецкая, 3/2	четыре колеса	-	72, с. 26-27)
4.	Брюховецкая, 3/15	четыре колеса	-	(72, с. 37)
	РОСТОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
5.	Ростов, к. на ул. Коминтерна, п. 7	колесо	-	(73, с. 86)
6.	Ростов, 5/6	колесико из глины	-	(3, с. 5)
7.	Ближнероссошский I, к. 17	имитация колес с помощью ямок (?)	-	(74, с. 17)
	ДНЕПРОПЕТРОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
8.	Каменка, 11/2	два колеса	-	(75, с. 68)
9.	Вишневое, 9/8	четыре колеса с осями	-	(75, с. 68)
10	Первомайский, 1/5	четыре колеса	-	(75, с. 68)
11	к. "Лукьяновка", п. 1	кузов, дышло, колеса, покрытие	-	(76, с. 119)
12	Александровка 1, 9/3	три колеса	стрела?	(5, с. 68)
13	Радионовка, к. 5	четыре колеса и др. детали	-	(77, с. 311)
14	Сторожевая могила	колеса и др. детали	-	(78, с. 53-54)
	ЗАПОРОЖСКАЯ ОБЛАСТЬ
15	Аккермень, 7/12	остатки колес (?)	-	(79, с. 171)
16	Волчанок, 2/2	три имитации колес из глины	-	(80, с. 245)
17	Балки, п. 57	два колеса	-	(81, с. 61-62)
18	Виноградное, 3/25	детали повозки	-	Устное сообщение Ю.Я. Рассамакина
19	Виноградное, 19/6	детали повозки	-	Устное сообщение Ю.Я. Рассамакина
20	Виноградное, 24/24	детали повозки	-	Устное сообщение Ю.Я. Рассамакина
21	Давыдовка, 1/7	детали повозки	-	Устное сообщение Ю.Я. Рассамакина
	ХЕРСОНСКАЯ ОБЛАСТЬ
22	Первоконстантиновка, 1/6	два копеса	-	(82, с. 55)
23	Первоконстантиновка, 1/19	колесо и обломки оси	-	(82, с. 55-56)
24	Староселье, 1/8	семь колес, ярмо	-	(82, с. 57-58)

С. 28.

25	Староселье, 1/10	четыре колеса	-	(82, с. 59-60)
26	Староселье, 4/13	два колеса	-	(82, с. 60-61)
	КРЫМ
27	Болотное, 14/5	три колеса и др. детали	-	(83, с. 13-14)
	НИКОЛАЕВСКАЯ ОБЛАСТЬ
28	Софиевка, 1/9	четыре колеса	кремнев. дротик	(84, с. 16)
29	Отрадное, 26/4	остатки	-	(84, с. 16)
30	Новая Одесса III, 2/11	остатки	-	(84, с. 16)
	ОДЕССКАЯ ОБЛАСТЬ
31	Ясски, 1/18	четыре колеса, кузов	-	(4)
31	Ясски, 2/2	четыре колеса, имитация кузова	-	(4)
33	Вишневое, 19/16	четыре колеса, кузов	-	(85)
34	Холмское, 1/7	четыре колеса	-	(86, с. 38-41)
35	Холмское, 2/10	три колеса	-	(86, с. 41-42)
36	Холмское, 2/17	два колеса	-	(86, с. 42-43)
37	Маяки, 5/5	четыре колеса	-	(87, с. 125)
38	Богатое, 1/6	два колеса, кузов	-	(11)
39	Курчи, 20/16	два колеса	-	(88)
	МОЛДОВА
40	Этулия, 1/14	четыре колеса	-	(89)
41	Балабаны, 13/13	четыре колеса	-	(90, с. 58)
42	Саратены, 1/4	четыре колеса и другие остатки	-	(91)
43	Тараклия, 10/18	два колеса и другие остатки	-	(92)
44	Тараклия, 10/19	остатки кузова (?)	-	(92)
45	Тараклия, 18/10	четыре колеса, кузов	-	(64)
46	Никольское, 7/33	два колеса	-	(93)
47	Петрешты, 3/9	четыре колеса, остатки кузова	-	(94)
	БОЛГАРИЯ
48	Плачидол, 1/1	четыре колеса и др. остатки	-	(79, с. 169)

С. 29.                         Таблица II. Погребения ямной культуры с повозками в Северо-Западном Причерноморье

№	Комплекс	Затраты труда	Инвентарь	Особые черты ритуала
1	Ясски, 1/18	уступ 6х3,5 п.к. 2,7х1,7м	2 серебр. подвески, растиральник, треугол. плитка
2	Ясски, 2/2	?	медный нож	щели между плахами перекрытия замазаны зеленой глиной, засыпаны песком
3	Вишневое, 19/16	уступ со сторонами 5-2,6-3,1-1,05 м		подсыпка мелом, 4 ямки от кольев по углам
4	Холмское, 1/7	основное для III насыпи; антропоморф. кам. заклад; п.к. 2,12х1,03х1,2	кожан. мешок (?), костяной предмет	стены затерты глиной, вокруг ямы трава, под черепом мел, в ногах следы огня, на дне 6 ямок, отпечатки шнура; яма перекрыта несколькими тростниковыми циновками
5	Холмское, 2/10	уступ 4,4х3,1 п.к. 2х1 м		на уступе зола и обожженное дерево; на дне п.к. мел и тростник
6	Холмское, 2/17	уступ 2,6х2,3 п.к. 2,1х1,4 м	сосуд
7	Маяки, 5/5	уступ 4,4х4 м п.к. 2,5х1,8 м		на стенках п.к. тростниковые маты
8	Богатое, 1/6	п.к. 1,75х1 м		перекрыто корой; парное-взрослый и ребенок 7-8 лет
9	Курчи, 20,16	уступ 4,7х3,6 п.к. 2,6х1,8-2 м (трапец.)	две серебр. подвески	носовая полость заполнена охрой
10	Балабаны, 13/13	уступ 2,8х2,5 п.к. 2х1,3 м

С. 30.

11	Саратены, 1/4	п.к. 1,93х0,88 м		три необработанные известняковые плиты из кромлеха
12	Тараклия, 10/18	уступ 4,5х3,6 м. п.к. 2,1х1,1 м		бревна перекрытия обмазаны известью, под ними черная циновка; под костяком деревянная конструкция, под головой утолщение; по углам четыре ямки; на костяке тлен
13	Тараклия, 10/19	уступ 6х3,95 м. п.к. 3,7х2,65	сосуд, 4 серебр. височ. кольца, медн. нож и шило, 3 костян. бусины	под черепом подушка, на дне черная циновка с белым оргаментом; 10 ямок от кольев
14	Тараклия, 18/10	уступ 2,6х1,8 п.к. 1,2х0,76 основное для 4 насыпи	2 сосуда, 2 серебр. височ. кольца
15	Никольское, 7/33	основное для 3 насыпи. Уступ 4,4 х 3,6 п.к. 2,6х1,4 м	33 кремневых отщепа	двухслойное перекрытие (продольные и поперечные бревна); носилки на дне; под циновкой и на ней мел, 2 ямки от кольев
16	Петрешты, 3/9	уступ колоколовидный верх-3,2х2 м. макс.- 4х3,6 м. п.к. боченко-видная 2,1х1,1 м	кремневый скребок	5 ямок от кольев на уступе, 8 на дне
17	Этулия, 1/14	основное для 2 насыпи уступ 5, 65 х 2,8 м п.к. 3,05 х 1,8 м	сосуд, кости животного	погребенный вытянут на животе; под перекрытием 2 циновки

п.к. - погребальная камера

С. 31. легко отчуждаемым продуктом, войны были часты и ожесточенны. В этой ситуации воином должен быть каждый мужчина. Выделение небольшой прослойки воинов-профессионалов неэффективно. Об этом свидетельствует многочисленные этнографические параллели. Ранее один из авторов уже высказал идею об аристократическом пути политогенеза в ямном обществе [69, с. 117]. При аристократическом пути политогенеза руководство общественной жизнью монополизирует родо-племенная верхушка, причем самостоятельная группа военной аристократии не формируется. Для некоторых обществ с аристократическим путем политогенеза характерно наличие сакральной верховной власти [70, с. 236]. Археологически данный путь политогенеза может, ня наш взгляд, фиксироваться по наличию следующих признаков:
           I. Имеются погребения, отражающие наследование социального статуса;
           II. В социально неординарных погребениях предметы вооружения отсутствуют, либо в части их сочетаются со жреческими атрибутами;
           III. Жреческие атрибуты присутствуют с погребениях с инсигниями власти.
           Третий признак не является обязательным. Важнейшим является первый признак. При его отсутствии мы с равной долей вероятности можем допускать и плутократический путь политогенеза, при котором властитель выдвигается не по праву рождения, а по личным заслугам. Однако, рассмотрение всех аргументов в пользу аристократического пути политогенеза в ямном обществе не входит в задачи нашей работы.

           ЛИТЕРАТУРА.
           1. Кузьмина Е.Е. О некоторых археологических аспектах проблемы происхождения индоиранцев // Переднеазиатский сборник. М.: Наука, 1986. Вып. IV.
           2. Клейн Л.С. Глиняные модели колес эпохи бронзы в Северном Причерноморье // Archaeologist Ertesito. 1963. № 90.
           3. Ильков Л.С. Глиняные колесики эпохи раннего металла из Нижнего Подонья // Археология и вопросы социальной истории Северного Кавказа. Грозный: Изд-во ЧИГУ, 1984.
           4. Алексеева И.Л., Шмаглий Н.М. Погребения с повозками ранней поры бронзового века Северо-Западного Причерноморья // Памятники древней истории Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1985.
           5. Марина 3.П. Некоторые аспекты социальной структуры и идеологии древнеямного общества //Степное Поднепровье в бронзовом и раннем железном веках. Днепропетровск: Изд-во Днепр. ГУ, 1981.
           6. Ковалева И.Ф. Социальная и духовная культура племен бронзового века (по материалам Левобережной Украины). Днепропетровск: Изд-во Днепр. ГУ, 1989.
           7. Братченко С.Н. Лук i стіли доби енеолігу - бронзи Півдня Східної Європи // Археолоія. 1989. №4.
           8. Тощев Г.Н. Раскопки кургана у с. Мирное Одесской области // Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1978.
           9. Шмаглий Н.М., Черняков И.Т. Курганы степной части междуречья Дуная и Днестра (1964-1965) //МАСП. 1970. Вып. 6. Ч.1.
           10. Агульников С.М. Курган эпохи бронзы у с. Капланы // Курганы в зонах новостроек Молдавии. Кишинев: Штиинца, 1984.
           11. Гудкова А.В. Отчет о работе Измаильской новостроечной экспедиции ИА АН УССР в 1978 г. // Архив ОАМ.
           12. Дергачев В.А. Памятники эпохи бронзы // Археологическая карта МССР. Кишинев: Штиинца, 1973. Вып. 3.
           13. Яровой Е.В. Погребальный обряд некоторых скотоводческих племен Среднего Прута (по материалам раскопок у с. Корпач) // Курганы в зоне новостроек Молдавии. Кишинев: Штиинца, 1984.
           14. Массон В.М. Древние гробницы вождей на Кавказе (некоторые аспекты социологической интерпретации) // Кавказ и Восточная Европа в древности. М.: Наука, 1973.
           15. Кузьмина Е.Е. Колесный транспорт и проблема этнической и социальной истории древнего населения Южнорусских степей // ВДИ. 1974. № 4.
           16. Массон В.М. Экономика и социальный строй древних обществ. Л.: Наука, 1976.
           17. Алексеева И.Л. Трансформация идеологических представлений древнейших земледельцев и скотоводов Северо-Западного Причерноморья как результат контактов в IV-III тыс. до н. э. // Северо-Западное Причерноморье - контактная зона древних культур. Киев: Наукова думка, 1991.
           18. Городцов В.А. Результаты археологических исследований в Изюмском уезде Харьковской губернии в 1901 году // Труды XII археологического съезда. М., 1905. Т. 1.
           19. Веселовский Н.И. Курганы Кубанской области в период римского владычества на Северном Кавказе // Труды XII археологического съезда. М., 1905. Т. 1.
           20. Гольмстен В.В. Погребение из Криволучья // СГАИМК. 1931. № 6.
           21. Равдоникас В.И. Пещерные города Крыма и готская проблема в связи со стадиальным развитием Северного Причерноморья // ИГАИМК. 1932. Т. XII. Вып. 1-8.
           22. Лебедев Г.С. Погребальный обряд как источник социологической реконструкции // КСИА. 1977. №148.
           23. Чиндина Л.А. О методике социологических реконструкций по некоторым археологическим С. 32. источникам // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск, 1981.
           24. Алекшин В.А. Социальная структура и погребальный обряд древнеземледельческих обществ. Л.: Наука, 1986.
           25. Генинг В.Ф., Бунятян Е.П., Пустовалов С.Ж., Рынков Н.А. Формализованно-статистические методы в археологии (анализ погребальных памятников). Киев: Наукова думка, 1990.
           26. Шнирельман В.А. Классообразование и дифференциация культуры (по океанийским этнографическим материалам) // Этнографические исследования развития культуры. М.: Наука, 1985.
           27. Кулаков В.И. Погребальный обряд пруссов в эпоху раннего средневековья // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: Наука, 1990.
           28. Сага о Греттире. Новосибирск: Наука, 1976.
           29. Боровский Я.Е. Мифологический мир древних киевлян. Киев: Наукова думка, 1982.
           30. Кузьмина Е.Е. Древнейшие скотоводы от Урала до Тянь-Шаня. Фрунзе: Илим, 1986.
           31. Калоев Б.А. Осетины (историко-этнографическое исследование). М.: Наука, 1971.
           32. Йеттмар К. Религии Гиндукуша. М.: Наука, 1986.
           33. Дандамаев Н.А. Политическая история Ахеменидской державы. М.: Наука, 1985.
           34. Иванов Вяч. Вс. Реконструкция структуры символики и семантики индоевропейского погребального обряда // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: Наука, 1990.
           35. Добролюбский А.О. О реконструкции социальной структуры общества кочевников средневековья по данным погребального обряда // Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1978.
           36. Бунятян Е.П. Методика социальных реконструкций в археологии (на материалах скифских могильников IV-III вв. до н. э.). Киев: Наукова думка, 1985.
           37. Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества. Генезис и пути развития. Киев: Наукова думка, 1989.
           38. Добролюбский А.О. О принципах социологической реконструкции по данным погребального обряда // Теория и методы археологических исследований. Киев: Наукова думка, 1982.
           39. Кушнарева К.X. К вопросу о социальной интерпретации некоторых погребений Южного Кавказа // КСИА. 1973. № 134.
           40. Добролюбский А.О. Кочевники конца IX-XIV веков на западе степного Причерноморья (проблемы этнического и социального развития по археологическим данным): Автореф. дис... канд. ист. наук. Киев, 1981.
           41. Хлобыстин Л. П. Проблемы социологии неолита Северной Евразии // Охотники, собиратели, рыболовы. Л.: Наука, 1972.
           42. Грачева Г.Н. Отражение хозяйственного и общественного укладов в погребениях народностей севера Западной Сибири // Социальная история народов Азии. М.: Наука, 1975.
           43. Лебедев Г.С. Разновидности обряда трупоположения в могильнике Бирка // Статистико-комбинаторные методы в археологии. М.: Наука, 1970.
           44. Крюков М.В. Социальная дифференциация в Древнем Китае // Разложение родового строя и формирование классового общества. М.: Наука, 1968.
           45. Утченко С.Л., Дьяконов И.М. Социальная стратификация древнего общества // XIII международный конгресс исторических наук. М., 1970.
           46. Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М.: Наука, 1977.
           47. Алекшин В.А. К вопросу о методике реконструкции социальной структуры по данным погребального обряда // Предмет и объект археологии и вопросы методики археологических исследований. Л.: Наука, 1975.
           48. Алекшин В.А. Погребальный обряд как археологический источник // КСИА, 1981. № 167.
           49. Байбурин А.К. Семиотический статус вещей и мифология // Материальная культура и мифология. Сборник МАЭ. 1981. Т. XXXVII.
           50. Антонова Е.В. Очерки культуры древних земледельцев Передней и Средней Азии. М.: Наука, 1984.
           51. Сабурова М.А. Погребальная древнерусская одежда и некоторые вопросы ее типологии // Древности славян и Руси. М.: Наука, 1988.
           52. Мерперт Н.Я. Древнейшие скотоводы Волго-Уральского междуречья. М.: Наука, 1974.
           53. Хлобыстина М.Д. Древнейшие могильники Горного Алтая // СА. 1975. № 1.
           54. Мерперт Н.Я. О племенных союзах древнейших скотоводов Восточной Европы // Проблемы советской археологии. М.: Наука, 1978.
           55. Алексеева И.Л. Вопросы хронологии и периодизации ранней поры палеометаллической эпохи Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1978.
           56. Ковалева И.Ф. Север Степного Поднепровья в энеолите-бронзовом веке. Днепропетровск: Изд-во Днепр. ГУ, 1984.
           57. Генинг В.В. О социальной структуре ямного населения Нижнего Поднепровья // Проблемы первобытной археологии Северного Причерноморья. Тезисы. Херсон, 1990.
           58. Довженко Н.Д., Рычков Н.А. К проблеме социальной стратификации племен ямной культурно-исторической общности // Новые памятники ямной культуры степной зоны Украины. Киев: Наукова думка, 1988.
           С. 33. 59. Новик Е.С. Обряд и фольклор в сибирском шаманстве. М.: Наука, 1984.
           60. Иванова С.В. Носители ямной культуры в Северо-Западном Причерноморье // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Тезисы. Белгород-Днестровский, 1990. Ч. II.
           61. Сегеда С.П. Антропологический материал из курганов у с. Холмское // Исследования по археологии Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1986.
           62. Алексеева И.Л. Отчет о полевых исследованиях у с. Ясски в 1976 г. // Архив ИА АН Украины. Инв. № 1976/87. Киев, 1976.
           63. Гудкова А.В. Отчет о работе Измаильской новостроечной экспедиции ИА АН УССР в 1978 г. // Архив ОАМ.
           64. Савва Е.Н., Агульников С.М., Манзура И.В. Отчет о полевых исследованиях Буджакской новостроечной экспедиции в 1984 г. // Архив ИАДИ АН РМ. Инв. № 212. Кишинев, 1984.
           65. Гудкова А.В. Отчет о работе Измаильской новостроечной экспедиции ИА АН УССР в 1976 г. // Архив ОАМ.
           66. Манзура И.В. Исследование курганов у пос. Светлый // Курганы в зоне новостроек Молдавии. Кишинев: Штиинца, 1984.
           67. Бейлекчи В.С. Раскопки кургана 3 у с. Копчак //АИМ. 1985. Кишинев: Штиинца, 1990.
           68. Яровой Е.В., Агульников С.М. Курганный могильник у с. Градище // Проблемы эпохи бронзы юга Восточной Европы. Тезисы. Донецк, 1979.
           69. Цимиданов В.В. Общества Южнорусских степей эпохи бронзы: пути политогенеза // Проблемы исследования памятников археологии Северского Донца. Тезисы. Луганск, 1990.
           70. Куббель Л.Е. Возникновение частной собственности, классов и государства // История первобытного общества. Эпоха классообразования. М.: Наука, 1988.
           71. Эрдниев У.Э. Археологические памятники Южных Ергеней. Элиста: Калмыц. книж. изд-во, 1982.
           72. Бочкарев В.С., Бестужев Г.Н., Бианки А.М., Трифонов В.А. Раскопки курганов у станицы Брюховецкой Краснодарского края в 1978 г. // Древние культуры Прикубанья. Л.: Наука, 1991.
           73. Чередниченко Н.Н. Курган эпохи бронзы близ города Ростова-на-Дону // КСИА. 1969. № 115.
           74. Житников В.Г. Раскопки курганов в Константиновском районе // Историко-археологические исследования в г. Азове и на Нижнем Дону в 1988 г. Тезисы. Азов: Азов, краеведч. музей, 1989.
           75. Самойленко Л.Г. Курганы ямной культуры в бассейне р. Базавлук в Днепропетровском степном Правобережье // Новые памятники ямной культуры степной зоны Украины. Киев: Наукова думка, 1988.
           76. Мельник А.А., Сердюкова И.Л. Реконструкция погребальной повозки ямной культуры//Новые памятники ямной культуры степной зоны Украины. Киев: Наукова думка, 1988.
           77. Мельник А.А. Работы Криворожского историко-краеведческого музея //АО. 1986. М.: Наука, 1988.
           78. Треножкін А.I. Сторожова могила // Археологія. 1951. Т. V.
           79. Сафронов В.А. Индоевропейские прародины. Горький: Волго-Вятское книж. изд-во, 1989.
           80. Дорофеев В.В. Охранные раскопки в Приазовье // АО. 1980. М.: Наука, 1981.
           81. Ляшко С.П., Отрощенко В.В. Банковский курган // Новые памятники ямной культуры степной зоны Украины. Киев: Наукова думка, 1988.
           82. Шилов Ю.В. Залишки возів у курганах ямної культури Нижнього Подніпров'я // Археологія, 1975. №17.
           83. Генинг В.В., Корпусова В.Н. Археологические памятники Крымского Присивашья. Курганы у с. Неточное и Болотное. Киев, 1989.
           84. Шапошникова О.Г. Фоменко Н.В., Довженко Н.Д. Ямная культурно-историческая общность (южнобугский вариант) // САИ. 1986. Вып. В1-3.
           85. Субботин Л.В. Отчет о работе Дунай-Днестровской новостроечной экспедиции в 1977 г. //Архив ОАМ.
           86. Гудкова А.В., Черняков И.Т. Ямные погребения с колесами у с. Холмское // Древности Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1981.
           87. Шмаглий Н.М., Черняков И.Т. Курганы на Левобережье Нижнего Днестра // Новые материалы по археологии Северо-Западного Причерноморья. Киев: Наукова думка, 1985.
           88. Иванова С.В. Погребение ямной культуры с повозкой в Одесской области // История и археология Нижнего Подунавья. Тезисы. Рени, 1989.
           89. Серова Н.Л. Исследование кургана у с. Этулия // Археологические исследования в Молдавии в 1974-1976 гг. Кишинев: Штиинца, 1981.
           90. Чеботаренко Р.Ф., Яровой Е.В., Тельнов Н.П. Курганы Буджакской степи // Кишинев: Штиинца, 1989.
           91. Демченко Т.И. Отчет о полевых исследованиях Котовской новостроечной археологической экспедиции у с. Саратены и Обелены Котовского района в 1988 г. // Архив ИАДИ АН РМ.
           92. Гроссу В.И., Агульников С.М., Хахеу В.П. Отчет о полевых работах курганного отряда Буджакской новостроечной экспедиции по исследованию курганной группы у пгт. Траклия в 1983 г. // Архив ИАДИ АН РМ. Инв. № 9/195. Кишинев, 1983.
           93. Агульников С.М., Левинский А.Н. Отчет о полевых исследованиях Слободзейской новостроечной экспедиции в 1988 г. // Архив ИАДИ АН РМ. Инв. № 247. Кишинев, 1988.
           94. Яровой Е. В. Отчет о полевых исследованиях Прутской новостроечной экспедиции в 1986 г. // Архив ИАДИ АН РМ.

Охранный археологический центр, г. Одесса
Областной краеведческий музей, г. Донецк

С. 34. S.V. Ivanova, V.V. Tsymidanov

SOCIOLOGICAL INTERPRETATION OF THE BURIALS (WITH VEHICLES INCLUDED) OF THE PIT CULTURAL AND HISTORICAL COMMUNITY

           Among the burials of eneolithic period there are complexes including the remains of vehicles, wheels and the immitation of the latters substituting the vehicles in the burial according to the principle: a part instead of the whole. The authors took into account the data concerning 48 burials, found on the territory from Kalmykia to Bulgaria. However, the main attention is paid to the complexes on the territory of North-Western Pricherno-morie. To interprete them socially, first of all, it's necessary to find out what a burial rite for the pit burials of mentioned region is strandard.
           The analysis of 201 pit burials' complex on the territory of North-Western Prichernomorie gave the opportunity to characterize the typical model of such a burial in the following way: the burial is of the let-in type with a wood floor; the burial's chamber is rectangular of middle sizes, the skeleton is on the bedding and powdered with ochre; tools are absent.
           The combination of several socially important features allows us to s>ay that the social status of persons buried with vehicles was very high. At the same we cannot agree with a hypothesis concerning the belonging of men, buried with vehicles, to the bearers of military function. As for North-Western Prichernomorie it's possible to admit the existence of unequal union of "tribes . The dominating role there belonged to the population whose burials made up the first ritual group (according to S.V. Ivanova). That's the ritual group to which 13 of 17 complexes with vehicles belong.