Типологии
керамики позднего бронзового века, как правило, выглядят
самодостаточно. Они создаются для анализа керамических
серий отдельных памятников или регионов. То, что в каждом
конкретном случае варьируется набор культурозначимых
признаков и методика построения таксономических рядов,
совершенно естественно. Здесь нет и не может быть конкретных
рекомендаций. Удивляет то, что исследователи крайне
редко сопоставляют свои типологические построения с
уже существующими. На определенном уровне это, конечно,
происходит. Для срубной культуры, а также близких или
генетически связанных с нею культур, таковыми является
выявление процентного соотношения керамической триады
- банок, острореберных и округлобоких сосудов. Если
шире - соотношение отдельных ведущих форм, орнамента,
рельефного декора. Особое внимание уделяется субстратным
импортным (с соответствующим кругом аналогий) или наиболее
"ярким" экземплярам, что имеет особое значение
для культурно-хронологических построений. Собственно
типологии обычно не сопоставляются. Возможно, это одна
из причин разночтений в терминологии, в том числе в
наименовании частей сосудов. Как правило, то что имеет
в виду автор под терминами "венчик", "шейка",
"устье", "горло", можно понять лишь
из контекста. Кажется, в этом нет ничего особенного,
но это не так. Приведем несколько примеров. Некоторые
исследователи утверждают: "... у сосуда венчик
есть всегда" (Пряхин, Беседин, 1989, С.108; Сорокина,
1986, С.52). Автор типологии Преображенского поселения
пишет: "... сосуды подразделяются на два больших
отдела по такому признаку как наличие или отсутствие
венчика" (Лопатин, 1991, С.45). Перед нами, казалось
бы, два взаимоисключающих утверждения. На самом деле
авторы придерживаются близких типообразующих признаков.
Дело в терминах. То, что в первом случае "венчик"
и "шейка", во втором, соответственно, "устье"
и "венчик". Подобный разброс в терминологии
характерен для разработок и по керамике других эпох
(ср. Власов, 1997, С.209). Попробуем разобраться в ситуации.
При этом нас интересует верхняя часть сосуда, т. к.
Термины "дно", "придонная часть",
"тулово", разночтений, кажется, не имеют.
Русскоязычные
наименования частей археологических сосудов восходят
к В. А. Городцову (Городцов, 1901, С.602, 603). Он дает
следующие определения: "Край или верхняя часть
сосуда, обыкновенно являющаяся разнообразно оттененною
от прилегающей к ней шейки или боковых стенок... По
способу изготовления край являлся то вертикальным, то
отогнутым, то вогнутым" (Там же, С.602). "Обрез
края представляет собой предел развития или роста сосудов
... С. 30. обыкновенно
делался прямым, т. е. срезанным в одной горизонтальной
плоскости" (Там же, С.602). "Шея, шейка составляет
перехват, отделяющий край от основной части сосуда"
(при этом особое внимание уделялось такому показателю
как высота шейки) (Там же, С.602). "Плечами названы
те выпуклости или раздутость, которая, обыкновенно,
ниже шеек сосудов" (Там же, С.603).
Исходя из этих
(и последующих) описаний, нетрудно составить графическую
схему (рис. 1.1), При этом следует отметить, что, как
замечено керамистами, термин "край" и "венчик"
синонимичны (Бобринский,1986, С.141). Вместо термина
"обрез края" чаще употребляется "устье"
или "край венчика". Казалось бы все достаточно
понятно, и ряд археологов (трудно сказать "большинство",
т. к. статистических данных нет) пользуется схемой,
основу которой предложил В. А. Городцов. Ей соответствует,
например, графическая схема В. А. Лопатина (Лопатин,
1991, рис.1) (рис.1, 3).
Вместе с тем,
появляется иная тенденция, отраженная в графической
схеме В. Ф. Генинга (Генинг, 1973, рис. 1) (рис.1, 2).
Вряд ли указанный исследователь является инициатором
изменения терминов. Словосочетание "отогнутая шейка",
появляется, по крайней мере, уже у О. А. Кривцовой-Граковой
(Кривцова-Гракова, 1955, С.39). Нетрудно заметить, что
"шейка" превращается в "основание шейки",
"венчик" в "шейку", а "устье"
("обрез края") в "венчик" (рис.1,2).
Таким образом, "шейка" теряет городцовское
значение перехвата, т. е. узкой (зауженной) части сосуда
выше плеча. Как следствие, при описании керамики, даже
однокультурной, используются две (как минимум!) схемы,
что приводит к указанным выше разночтениям. Существует
еще одна схема описания сосуда, в которой название "шейка"
вообще отсутствует (Гошев, 1994, С.27, 28). В отличие
от двух предыдущих в описаниях керамики бронзового века
она не используется.
Поскольку "шейка"
по В. Ф. Генингу отогнута наружу по отношению к тулову
(рис.1, 2) его схема не может быть универсальной в археологических
описаниях. Достаточно посмотреть на сосуд с высокой
шейкой, например, кубок (Ванчугов, 1990, рис.30, 14).
Выше шейки расположена отогнутая наружу по отношению
к тулову часть сосуда (рис.1, 4), которую, разумеется,
в данном случае назвать шейкой нельзя.
Помимо этого,
важна этимология названия частей сосуда. Терминология
В. А. Городцова зачастую этнографична ("банка"
- из лексикона гончаров, орнамент "городками"
- мастеров вышивки и т. д.). Не составляют исключения
и названия частей сосудов, в которых он использовал
устойчивую народную традицию. Последняя, в свою очередь,
не случайна. Для описания сосудов используется антропоморфный
(иногда зооморфный) код. Соотношение "тело человека
- сосуд" относится к числу универсалий, отраженных
как в индоевропейских языках (Свешникова, Цивьян, 1979,
С. 148, 149; Пошивайло, 1993. С.291), так и в не связанных
с ними языковых традициях (Гошев, 1994. С.34, 35), и
носивших,
С. 31.
Рис. 1.
1-3 - схемы расположения частей
сосуда (1 - по В.А. Городцову; 2 - по
В.Ф. Генингу; 3 - по В.А. Лопатину); 4
- кубок с высокой шейкой тудоровского облика (по В.П.
Ванчугову); 5 - сосуд лендьельской культуры (по
С. Жижке):
С. 32. 6 - фрагмент
энеолитического сосуда (по Д. Оатес и Дж. Оатес) вероятно,
универсальный характер. Сам антропоморфный код восходит
к устойчивым мифологемам, в которых, в частности, отражена
генетическая связь человека и сосуда. Тот и другой изготовлены
из глины, являются емкостями. Посуда наделена человеческими
чертами (у нее есть голос, жизнь, смерть и т.д.). Иными
словами, в традиционном восприятии частей сосуда нет
места случайностям. Именно поэтому у В. А. Городцова
"шейка" - узкая часть сосуда, находящаяся
выше "плечиков" (рис. 1.1). Весьма показательны
в этом отношении сосуды, которым приданы антропоморфные
черты. Если сопоставить подобные сосуды разных культур
(напр. Siska, 1980, ris. 17; D. Oates, J. Oates, 1983,
k. 33) (рис. 1, 5. 6) нет-рудно заметить, что для них
вполне подходит городцовское определение шейки. Отогнутая
наружу часть сосуда ("венчик") находится выше
"лицевой" части сосуда и с шейкой не может
быть связана. В завершение следует подчеркнуть, что
названия частей сосудов, используемые современными этнографами
(напр. Пошивайло, 1993, С.291) коррелируют именно со
схемой, восходящей к городцовской традиции. Весьма существенно
с методической точки зрения то, что прямой венчик может
быть естественным продолжением плеча. В таком случае,
не стоит пользоваться словосочетанием "безвенчиковый
сосуд". Правильнее - "сосуд с невыделенной
шейкой". Возможно также использование словосочетаний
"выделенный / невыделенный венчик". Дело в
том, что у банок нередко встречается выделенный край
венчика (ср. Гершкович, 1997, С. 131), который нельзя
определить как оформление устья.
В настоящее
время предложена еще одна схема описания сосудов с использованием
терминологии гончаров (Бобринский, 1988, рис. 1). В
отличие от городцовской здесь предлагается "дробление"
венчика на "щеку" и "губу". Пока
что эта терминология не получила распространения среди
археологов.
В целом, названия
частей сосудов, восходящие к работе В. А. Городцова,
представляются более приемлемыми, т. к. отражают этнографически
и археологически зафиксированные реалии мировосприятия
традиционных обществ. На сегодняшний день приходится
в каждом конкретном случае по контексту выявлять приверженность
авторов типологий к той или иной схеме описания сосудов.
Остается надеяться, что археологи, вслед за этнографами,
будут придерживаться единой терминологии, связанной
с керамикой.
