Создание работы стимулировано современным состоянием
источниковой базы, открывающей некоторые возможности
для реконструкции механизмов социализации в ямной культурной
среде, и успехами этнографии и психологии детства в
разработке концепции межпоколенных отношений. В ней
рассматриваются детские погребения ЯК преимущественно
из курганов степного правобережья Днепра и Надпорожья.
Всего на долю детских возрастов (от младенческого до
подросткового) приходится 74 погребения, что составляет
12,7% от общего числа ямных погребений исследуемого
района.
Не задаваясь
целью изучить демографическую ситуацию, сложившуюся
в скотоводческих степных культурах раннего бронзового
века, приходится признать, что учтенное количество детских
погребений явно несоразмерно числу погребений взрослых.
Представления о высокой детской смертности в Стр.38.
первобытном и раннеклассовом обществах подтверждаются
многочисленными наблюдениями и не вызывают сомнений
(4. С. 23; 1. С. 20; 9. С. 305), что
позволяет предположить неполноту нашей выборки, вне
зависимости от того, какими причинами это объясняется:
существованием специальных "детских кладбищ",
погребением в межкурганном пространстве или верхних
отделах насыпей, как это предполагает Н.А. Рычков (24.
С. 93).
Не
располагая возможностью воспользоваться всем палеоантропологическим
материалом для детализации вопроса о показателях детской
смертности, будем исходить из имеющихся в нашем расположении
данных.
Обработка материалов
по Правобережью, где учет произведен наиболее полно,
позволяет сделать ряд выводов. Подавляющее большинство
детских погребений являлись индивидуальными (68 из 74).
В трех случаях имели место совместные погребения детей,
еще в трех - детей со взрослым.
Нам уже приходилось
писать о том, что в отличие от других территорий ямной
КИО, прежде всего восточных (Поволжье и Волго-Донское
междуречье), в Днепровском Предстепье наблюдаются частые
случаи возведения насыпей над основными индивидуальными
детскими погребениями (11. С. 17). В Правобережье
погребения детей в 32 случаях являлись основными или
же с ними было связано строительство курганных досыпок.
Не отмечено принципиальных отличий от погребений взрослых
в устройстве могил и организации внутримогильного пространства.
Вместе с тем несомненна большая насыщенность их инвентарем:
из 74 детских погребений 28 - инвентарных, что составляет
20,7%, в то время как в группе взрослых инвентарных
всего 17,1%. Причину этому находим в представлениях
о незащищенности ребенка и естественном стремлении обеспечить
ему загробное существование в соответствии с традиционными
верованиями, о чем свидетельствует характер сопутствующего
инвентаря - амулеты-фетиши, "флейты Пана",
украшения, сосуды, но почти нет орудий труда и полностью
отсутствует оружие. Этими же причинами и культовой неполноценностью
ребенка, обусловленной тем, что до прохождения инициаций
он не был допущен к эзотерическому знанию и, в силу
этого, был особенно уязвим для враждебных человеку потусторонних
сил, объясняется повышенное, в сравнении с погребениями
взрослых, внимание к обрядовым действиям. К последним
относим использование в кромлехах и перекрытиях могил
антропоморфных стел (Звонецкое, гр. III, к. 23, п. 3).
В перекрытие могилы детского п. 1 к. 3 гр. V у с. Широкое
входила плита Стр. 39.
трапециевидной формы, на обращенной к могиле плоскости
которой был изображен в технике рельефа мужской детородный
орган (15. С. 33, рис.10. 1 - 2). Для
почти всех детских индивидуальных погребений характерно
обильное применение охры и других минеральных красок.
Так, в п. 7 к. 1 гр. 1 у с. Златоустовка заплечики-уступ,
отделявшие входную яму от могилы, были густо обмазаны
раствором марганца, образовавшим слой до 3 мм толщиной
(22. С. 42 - 43, рис. 139). В п. 1 к.
4 у пос. Баглей на дне могилы между ног ребенка нанесено
пятно яркой охры (23. С. 99, рис. 3.25).
Аналогичный прием использования краски отмечен неоднократно,
варьирует лишь расположение пятна по отношению к телу
и его форма.
В ряде детских
погребений охра встречена в виде шариков, "хлебцев"
или в специальных малых емкостях типа ладанок. В п.
1 к. 1 у с. Чкаловка за черепом ребенка находился мешочек
из кожи, внутри которого лежал охровый шарик диаметром
3 см (14. С. 12 - 14, рис. 1 - 2). Отметим,
что в совместных погребениях со взрослыми вышеописанные
обрядовые признаки либо отсутствовали, либо были слабо
выражены, что может быть объяснено сакральной защитой,
исходящей от взрослого. С другой стороны, в ряде совместных
погребений наблюдалась нарушенность детских скелетов.
Так, в основном п. 2 к. 6 гр. II у с. Григорьевка взрослого
сопровождал ребенок, на месте черепа которого лежала
створка раковины Unio (10. С. 31 - 32, рис. 68).
В п. 2 к. 1 гр. II у с. Кировка скелет взрослого сопровождался
черепом и длинными костями ног ребенка с намеренно обломанными
эпифизами (10. С. 84, рис. 185). Дать
объяснение наблюдаемым особенностям затруднительно.
Вышеперечисленные
общие сведения о ямных детских погребениях, на наш взгляд,
свидетельствуют в пользу общности основных погребальных
ритуалов вне зависимости от возраста умершего.
Курганный обряд погребения в грунтовой могиле, перекрытой
деревом или камнем, скорченное на спине (реже на боку)
положение скелета, особенности организации внутримогильного
пространства (многослойные органико-минеральные подстилки,
ямки и одиночные углубления на дне, следы орудий или
обмазка (скелета)) являются культуроопределяющими признаками
ямных погребений как взрослых, так и детей. Погребальный
обряд выступает как необходимое средство межпоколенной
трансмиссии культуры (18. С. 4), являясь
источником усвоения (инкультурации, в Стр.
40. определении М. Мид), индивидуумом норм
поведения этноса, к которому он принадлежал (20.
С. 184 - 188).
После этих
предварительных замечаний обратимся к анализу археологических
комплексов, в которых получила отражения забота общества
о подрастающем поколении, являющаяся стержнем процесса
социализации.
Первым в этом ряду должно быть названо пока что единственное
для ямной культуры погребение в колыбели, открытое в
кургане 6 у с. Новоалександровка в 22 км к югу от Днепропетровска.
Общие сведения о кургане содержатся в авторской публикации,
посвященной основному постмариупольскому погребению,
для которого была возведена первичная насыпь и сооружен
кромлех (13. С. 30 - 37). Детское п. 5
являлось вторым по времени впуска ямным погребением
кургана; его могила вырыта с поверхности насыпи II,
относящейся к ямному п. 2. Поскольку могила в процессе
раскопок оказалась в стратиграфическом разрезе (бровке),
удалось проследить обычно не фиксируемые детали. На
уровне впуска (2,3 м от репера) размеры входной ямы
составили 1,65 + 1,15 м. При углублении до 1,48 м с
уровня впуска вдоль стен был установлен уступ, ниже
которого размеры могилы уменьшились до 0,8 + 0,45 м.
Ее перекрывала гранитная плита, взятая из кромлеха,
заходящая на 10 - 15 см за края ямы, что обеспечивало
плотное прилегание, и к моменту раскопок могила оставалась
незаполненной грунтом, исключая мельчайшую, легкую как
пудра пыль. Это позволило проследить оригинальную конструкцию
из ошкуренных жердей и тонких расщепленных вдоль прутьев,
образующих плетенку, соединявшуюся с жердями посредством
свитого в две пряди из лыка (ивовой коры ?) шнура. При
расчистке фрагменты жердей оконтуривали яму изнутри,
имели слабую дуговидную изогнутость, в то время как
куски плетенки встречались под стенками по всей глубине
ямы и на дне. Жерди на дне могилы отсутствовали.
Скелет ребенка (до полутора лет) лежал на плотной органической
подстилке, в которой можно предположить кожу. Череп
ориентирован на ЮЗ, кости рук параллельны туловищу,
лежавшему на спине, ноги согнуты коленями вправо и в
стопах подтянуты к тазу, что позволяет предположить
первоначальное положение "коленями вверх".
Череп и подстилку под ним окрашивала охра. В южном углу
могилы устьем к черепу ребенка лежал на боку круглодонный
сосуд с коротким прямым венчиком и заглаженными поверхностями
черного цвета (рис. 1.1 - 2).
Необычность внутримогильной конструкции не осталась
незамеченной - в Отчете она названа остатками рамы,
на Стр. 41. которой
лежало тело при помещении в могилу (12. С. 18,
рис. 50 - 51). Отсутствие аналогий в материалах
ЯК затрудняло правильную интерпретацию дошедших до нас
остатков, которые сегодня, с учетом публикации находки
колыбели в детском погребении окуневской культуры III
тыс. до н. э. (25. С. 44 - 51), мы склонны
также считать колыбелью. В отличие от сибирской находки,
представлявшей собой берестяной короб - подобие кузова
современной детской закрытой коляски, в нашем варианте
колыбель имела вид прямоугольного плетенного из жердей
и прутьев короба с вставным дном из кожи или плотной
ткани (рис. 1.3). Первоначальная высота
колыбели и ее размеры определяются условно из размеров
могилы и характера размещения в ней фрагментов. Отмеченная
выше прогнутость жердей верхнего каркаса может объясняться
тем, что длина колыбели несколько превышала длину ямы
и ее потребовалось слегка согнуть при помещении в могилу.
Высота не должна была превышать 0,5 м, что, с учетом
обычая свивания находящегося в колыбели ребенка, обеспечивало
безопасность и облегчало матери его извлечение для кормления,
пеленания и т. п.
Обряд погребения в колыбели подробно рассмотрен Л.А.
Соколовой, обратившей внимание на его "двойную
идеологическую нагрузку - соединяет жизнь и смерть",
поскольку пребывание в колыбели воспринималось, судя
по этнографическим материалам, как продолжение внутриутробного
развития, и ребенок считался не вполне родившимся, в
силу чего смерть не воспринималась как "настоящая"
и не сопровождалась обрядовыми действиями. Исходя из
сказанного "колыбель всегда была окружена особым
ритуальным полем" (25. С. 47). Л.А.
Соколовой приводится широкий круг этнографических примеров
культа колыбели у народов Сибири. Заслуживает упоминания
представление о колыбели как микрожилище, некоем "доме
в доме" (25. С. 45), о практике захоронения
в кожаном вместилище, сохранившейся в Центральной Азии
до позднего средневековья (7. С. 78 - 79).
Хотелось бы обратить внимание на крайне важную для нашей
темы особенность - глубочайшую древность традиционных
форм и приемов изготовления колыбелей. Сошлемся на авторитетное
мнение видного украинского археолога и этнографа Ф.К.
Волкова: "Ця мебля на Україні ніколи не буває стояча,
на ніжках або дугових підставках, а завжди висяча. Іноді
це просто дерев`яна рама з підвішеним до неї прямокутним
полотняним мішком, а іноді це - луб`яний кошик з полотняним
дном або ще іноді дерев`яна Стр.
42. коробка, часом дуже гарної форми"
(3. С. 114). Интерьер старой украинской хаты нельзя
представить себе без подвешенной над кроватью или "полом"
(настилом для спанья) или рядом с ними "іноді цілком
особливим способом" детской колыбели - "колиски".
Особенно близка публикуемой по форме, материалу и способу
изготовления полесская "колиска" (3).
По мнению Л.А. Соколовой, "широкое распространение
и долгое бытование берестяных колыбелей свидетельствует
об их субстратном происхождении", восходящем к
эпохе формирования урало-сибирской этнокультурной общности,
отмеченной общими чертами в материальной культуре неолита
- раннего бронзового века (25. С. 47).
Новоалександровская находка дает нам право предположить
не меньшую историческую глубину появления в Поднепровье
колыбели иного типа: сплетенного из лозы или деревянного
короба, вошедшего в традиционную культуру украинцев
под названием "колиски".
С особой ролью, отводимой народами Сибири колыбели,
связано изготовление ее вотивных моделей, которые подвешивались
к шаманскому бубну и использовались в камланиях и других
обрядах. Нам представляется, что в аналогичном качестве
- ритуальных, связанных с культом колыбели предметов
в материалах ямной АК Украины выступают так называемые
"сосуды" необычной подпрямоугольной формы.
В первой публикации подобного "сосуда", найденного
в ямном детском п. 1 кургана у с. Павловка, отмечалось
его особое, внеутилитарное назначение в качестве возможной
модели кузова повозки или саней (16. С. 87, 92).
Сегодня представляется более правильной идентификация
его с колыбелью новоалександровского типа. Мелкие насечки
на внешней поверхности стенок передают характер материала
и технику плетения из прутьев, а слабовыпуклое дно соответствует
провисающему дну колыбели, изготовленному из ткани или
кожи. Характерно, что насечки, имитирующие плетенку,
на дне отсутствуют. Отверстие в одной из стенок, служило
для подвешивания (рис. 1.4). Модель колыбели
найдена вместе с тремя костяными амулетами-фетишами
и шариком алой охры диаметром 2,5 см. В состав инвентаря
входили также два типичных ямных сосуда.
Аналогичная модель колыбели происходит из раскопок Д.И.
Яворницким кургана "Луговая могила" у с. Веселое
вблизи Мелитополя. При лежавшем скорченно на спине и
ориентированном черепом на восток скелете ребенка 1
- 1,5 лет было найдено "черноглиняное корытце…
со сквозной дырочкой в каждом углу для подвешивания,
орнаментированное косыми и прямыми глубокими бороздками"
Стр. 43. (30.
С. 150), имитировавшими, как в нашем случае,
плетение из прутьев. Рядом найдены четыре подвески из
волчьих клыков, по-видимому, крепившиеся к модели колыбели
и служившие оберегами. Именно такое применение клыков
кабарги отмечено В.П. Дьяконовой у тувинцев и теленгитов
(7. С. 157). Северные якуты для отпугивания
злых духов клали под подушки нож в ножнах, подвешивали
над люлькой блестящие предметы (6. С. 116 - 117).
В родильных обрядах украинцев также видное место отведено
оберегам, в качестве которых чаще всего в колыбель клались
роговой нож, освященный на Пасху, "трійця"
(три сплетенные вместе восковые свечи) и пряные травы,
призванные отпугивать нечистую силу (3. С. 193,
194).
Итак, мы вправе констатировать существование у ямных
племен Поднепровья как колыбели, так и колыбельного
(люлечного) культа, в котором нашли отражение представления
о младенчестве как особом психофизическом состоянии,
замкнутой причинно-следственной связи рождения и смерти.
До выхода из колыбели ребенок еще не имел определенного
места в сущем мире живых, но уже и не принадлежал к
миру предков. Это особое состояние оканчивалось по выходе
из колыбели, по этнографическим данным, в 2 - 2,5 года,
когда у многих народов, включая украинцев, совершались
обряды "пострижин" или опоясывания, соответствующие
первой инициации, сопровождавшейся церемониями благопожелания
богатства и процветания, для чего ребенка сажали на
вывернутый шерстью наружу кожух (тулуп) или связку конопляных
стеблей, на которые отец бросал деньги с наречением
"взрослого" имени".
Только с этого момента младенец признавался человеком.
Наречение имени включало ребенка в родовую организацию
и определяло его положение в ней. "Многочисленные
имена одного человека были своего рода координатами,
положения в роде, в частности, его связи с предками"
(8. С. 242). Естественно этот обряд не
запечатлен в артефактах. Зато в нашем распоряжении кроме
колыбели от мира детства у племен ямной АК Приднепровья
оказались такие редкие бытовые находки, как рожки или
соски для искусственного вскармливания младенцев, представляющие
собой глиняные миниатюрные круглодонные сосудики с выступающим
на 1,5 - 3 см коническим носиком - соском. Один такой
рожок был найден в парном (со взрослым) п. 1 к. 2 у
с. Булаховка (рис. 1.5а). Емкость рожка определена в
60 мл, что соответствует норме одноразового кормления
Стр. 44. младенца
в возрасте 1,5 - 2 месяцев (26. С. 90 - 91).
З.П. Марина, опубликовавшая Булаховский комплекс, отнесла
его к позднему этапу в развитии ямной АК (19.
С. 56). В качестве аналогии рожку ею назван
сосуд из ямного погребения в кургане у с. Терпенье,
который также был определен С.С. Березанской и В.И.
Канивцем как соска (2. С. 17).
Вторая по времени находка рожка-соски относится к 1987
г. и происходит из п. 3 к. 1 гр. III у с. Звонецкое.
В могиле, впущенной с уровня первичной, также ямной,
детской насыпи, находился скелет ребенка в возрасте
до 1,5 лет, лежавший скорченно на спине в СВ ориентации.
Рядом с черепом был положен рожок, представлявший собой
круглодонный сосудик с носиком, утраченным в древности,
емкостью 120 мл (рис. 1.5б).
Еще один рожок усложненной формы происходит из п. 6
к. 23 ("Долгая могила") у с. Звонецкое (29.
С. 25, рис. 3.7). Скелет ребенка в возрасте
до года лежал скорченно на спине в ЮЗ ориентации. У
стоп найден круглодонный сосудик с отверстием диаметром
10 мм в одной из стенок, окруженным девятью сквозными
дырочками по 3 мм каждая (рис. 1.5в).
По нашему мнению, последние предназначались для крепления
мягкого, скорее всего свернутого из кожи, носика, тогда
как большое отверстие служило каналом для поступления
жидкости из сосуда. Следует отметить, что п. 6 не единственное
детское захоронение кургана. Основным являлось также
погребение ребенка 3 - 5 лет, отмеченное усложненным
обрядом: сооружением кромлеха и перекрытия из плит,
включавших антропоморфные стелы, индивидуальной насыпью,
обильным использованием охры.
Повторяемость находок рожков для вскармливания свидетельствует,
что у матерей ямной АК достаточно часто возникала проблема
с кормлением грудных детей. Для этого могло быть несколько
причин, в частности при отлучке матери, когда присмотр
за грудным ребенком обычно поручался дочери или другой
младшей родственнице. При этом другие кормящие матери
домохозяйства не предлагали молоко ребенку как это имеет
место у индейцев хиваро Эквадора. Если у матери не хватало
молока, она кормила ребенка разжеванным маниоком (28.
С. 85 - 86). В русских и украинских деревнях
существовало мнение, что искусственное вскармливание
хлебной тюрей способствует развитию ребенка (27.
С. 282, 284).
В материалах ямной АК представлены не только жизнеобеспечивающие
существование младенца предметы, но и Стр.
45. игрушки. В п. 5 к. 1 гр. 1 у с. Шандровка
скелет ребенка 3 - 5 лет сопровождали обычный ямный
сосуд и два игрушечных, отличавшихся миниатюрностью
и необычной формой (рис. 1.6, а, б). Игрушками
могли также служить гальки необычной формы, альчики
и копытца овцы, которым приписывались также антропоморфные
свойства. Они обычно сопровождали детей не старше 5
- 7 лет. В процессе игр, по словам И.С. Кона, "формировались
навыки социального поведения, специфические системы
ценностей, ориентация на групповые или индивидуальные
действия и т. п." (17. С. 13).
Подведем итоги. Имеющиеся в нашем распоряжении археологические
источники ограничены преимущественно комплексами из
погребений младенческого и раннего детского возрастов,
что не позволяет представить все этапы процесса социализации,
соответствующие различным возрастным периодам детства.
Имеющиеся артефакты как бы пунктирно обозначают направление
поисков, не позволяя воссоздать целостную картину. Практически
не получила отражения в погребальном обряде и инвентаре
половозрастная принадлежность детских погребений. Крайне
слабо фиксируется участие детей в производственной сфере
- орудия труда встречены всего в трех комплексах. Несколько
больше оснований для констатации существования социально
выделенных детских погребений, что делает перспективными
дальнейшие разработки в этом направлении. В остальном
вряд ли можно предполагать существенный прорыв в изучении
механизмов социализации и инкультурации по археологическим
источникам. Последним в основном отведена роль иллюстраций
к наблюдениям этнографов.
Изучая межпоколенные отношения в синполитейных обществах
Океании и Юго-Восточной Азии, выдающийся американский
этнолог М. Мид выделяет особый постфигуративный тип
культуры, в которой "дети учатся у своих предшественников"
(21. С. 323 - 361). Постфигуративная культура
зависит от реального присутствия в обществе трех поколений,
чем определяется ее генерационность, вневременность
и чувство всепобеждающего обычая (21. С. 325).
В представлении М. Мид это культура традиционного патриархального
общества, внутри которого взаимоотношения возрастных
слоев, социальных и ранговых групп строго регламентированы,
а главным ценностным определителем служит опыт предшествующих
поколений.
В свете того, что сегодня известно об обществе ямной
КИО, можно считать определение постфигуративной культуры
вполне приемлемым к нему.
С. 46.
Библиографические ссылки
1. Алексеев В.П. Палеодемография СССР // СА, 1972.
№1.
2. Березанська С.С., Канівець В. До питання про виховання
дитини в первісному суспільстві // Дошкільне виховання,
1954. №4.
3. Вовк Хведір. Студії з української етнографії та антропології.
К., 1995.
4. Грязнов М.П. История древних племен Верхней Оби //МИА,
1956. №48.
5. Гуревич И.С. Новые данные по традиционной обрядности
коряков // Традиционные верования и быт народов Сибири.
Новосибирск, 1987.
6. Гуревич И.С. Культура северных якутов - оленеводов.
М., 1977.
7. Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический
источник. Ленинград, 1975.
8. Иорданский В.Б. Хаос и гармония. М., 1982.
9. История первобытного общества. Эпоха классообразования.
М., 1988.
10. Ковалева И.Ф., Шалобудов В.Н. Археологические исследования
курганов в зоне строительства Солоняно-Томаковской оросительной
системы Днепропетровской области. Днепропетровск, 1988.
11. Ковалева И.Ф. Социальная и духовная культура племен
бронзового века (по материалам Левобережной Украины).
Днепропетровск, 1989.
12. Ковалева И.Ф., Шалобудов В.Н., Мухопад С.Е. и др.
Археологические исследования курганов в зонах строительства
оросительных систем Днепропетровской области. Днепропетровск,
1989.
13. Ковалева И.Ф. Новоалександровский энеолитический
курган в Днепровском Надпорожье // Древности степного
Причерноморья и Крыма. Запорожье, 1991.
14. Ковалева И.Ф., Шалобудов В.Н. Раскопки курганов
эпохи бронзы в Правобережном Предстепье // Проблемы
археологии Поднепровья. Днепропетровск, 1992.
15. Ковалева И.Ф., Мухопад С.Е., Шалобудов В.Н. Раскопки
курганов по трассе Солоняно-Томаковской оросительной
системы // Там же. 1993.
16. Ковалева И.Ф. Антропо-зооморфные фетиши в погребениях
ямной культуры // Там же, 1995.
17. Кон И.С. Этнография детства(проблема методология)
// СЭ. 1981. №5.
18. Кон И.С. Введение // Этнография детства. Традиционные
формы воспитания детей и подростков у народов Восточной
и Юго-Восточной Азии. М., 1983.
19. Марина З.П., Никитин С.В. Об одной из категорий
ямного инвентаря // Курганы Степного Поднепровья. Днепропетровск,
1980.
20. Mead V. Socialization and Enculturation // Current
Anthropology. 1963/ Vol. 4. № 12.
21. Мид М. культура и мир детства. М., 1988.
22. Ромашко В.А., Шалобудов В.Н., Мухопад С.Е. и др.
Археологические исследования в зоне орошения в с/х "Коминтерн"
Криворожского района Днепропетровской области. Днепропетровск,
1988.
23. Ромашко В.А., Шалобудов В.Н., Мухопад С.Е. и др.
Археологические исследования в с/х "Дзержинец"
Днепропетровского района Днепропетровской области. Днепропетровск,
1988.
24. Рычков Н.А. Опыт статистической характеристики коллективных
погребений степных племен эпохи бронзы // Методологические
и методические вопросы в археологии. К., 1982.
С. 47. 25.
Соколова Л.А. Погребение в колыбели окуневского могильника
Уйбат У // Археологические вести. СПб, 1995.
26. Спок Б. ребенок и уход за ним. М., 1991.
27. Торэн М.Д. Русская народная медицина и психотерапия.
СПб, 1996.
28. Harner M. The Jivaro. Garden City. 1973. Цит. по.:
история первобытного общества. Эпоха классообразования.
М., 1988.
29. Шалобудов В.Н., Яременко И.И., Тесленко Д.Л. и др.
Курган "Долгая могила" у с. Звонецкое-на-Днепре
// Проблемы археологии Поднепровья. Днепропетровск,
1991.
30. Яворницкий Д.И. Дневник раскопок // Тр. 13-й АС
в Екатеринославе 1905 г. М., 1907. Т.1.
Рис.1. Инвентарь из детских ямных
погребений Приднепровья
